Последний барьер

Во время показа документальных картин по меньшей мере половина воспитанников спит. Стоит только погаснуть электричеству и заиграть музыке, как головы клонятся на грудь и сразу слышится добродушное посапывание.

Причины этого печального явления ясны: с одной стороны, сказывается ограниченность интересов и слабое развитие ребят, а с другой - хочешь не хочешь, но следует признать, что картины сделаны скучно и без выдумки.

Мимо Киршкална идут Мейкулис и Трудынь.

- Понравилось? - останавливает ребят воспитатель.

Мейкулис стыдливо опускает глаза. На щеке у него глубокие красные рубцы от швов куртки, вдавившихся во время сна. Трудынь, бросив на Мейкулиса высокомерный взгляд, незамедлительно излагает свои соображения:

- Я тоже боролся со сном. Это же не кино - настоящий сонный порошок.

Киршкалн хмурится, качает головой.

- Да нет, правда, - подкрепляет доводами свою оценку Трудынь. - Сажают хлопок, роют какие-то канавки, потом ездят на тракторах и убирают. На кой оно мне? Пускай сажают, но глядеть на это - от скуки сдохнешь. Или, опять же, добыча угля. Рожи у всех черные, ваюнетки там разные гудят, и угольные комбайны знай выдают на-гора свои тонны, и ни одного приличного человека, все пыль да пыль.

- Зато ты всю зиму греешься у радиатора, который горяч оттого, что в котельной сжигают уголь.

- Да ла-а-дно, - тянет Трудынь с неподдельной тоской в голосе. - Мне же все это понятно, но смотреть-то на этот уголь какой интерес? Раз надо, значит, добывают, черная работа - вот и все. Почему я должен лупить глаза на это и удивляться? Вот про тайгу было ничего, понравилось мне, где якут белок стрелял.

Хлоп! - как даст, так она - брык! Неплохо бы научиться вот так, но сколько этого показали?

- А какие картины тебе нравятся?

- Хочется увидеть что-нибудь необычное, например, про войну, когда все в дыму - бой в Крыму, грохот кругом стоит. Еще про балы всякие красивые, где танцуют. Про шпионов люблю кино и еще когда красивая девчонка крутится и сеансик какой-нибудь выдает. Только такие не показывают, боятся нам кровь разгорячить.

Останавливаются и Зумент со Стругой. Минутку прислушавшись, Зумент неожиданно выпаливает:

- А мпе понравилось. Это было кино про трудовых людей. А кто всех главней? Рабочий человек! - Произнеся с чувством сии неопровержимые истины, Зумент поднимает вверх палец. - У нас кто не работает, тот не ест! А ты лезешь со своими шпионами и сеансами!

Киршкалн зло смотрит на Зумента, но ничего не успевает сказать, потому что со стороны наружной двори раздается пронзительный вопль. Все бегут туда, толкаются, уже на дворе кто-то тревожно спрашивает:

- Что с тобой?

Киршкалн пускает в ход локти, воспитанники расступаются, и он на лестнице видит Иевипя, окруженного воспитанниками. Кто-то наклонился к спине юноши, спрашивает:

- Где?

Иевинь ощупывает рукой нижнюю часть спины.

- Здесь.

- Что случилось? - спрашивает Киршкалн.

- Пырнули...

Киршкалн выпрямляется:

- Не расходиться! Все назад, в школу!

Кто-то пробует улизнуть за чужими спинами. Кому-то это, может, и удается - во дворе уже темнеет.

Но вот площадка перед дверью опустела, и там, рядом с приступком, на земле лежит самодельный нож. Кирш-"

калн поднимает его.

- Я пойду в санчасть, а вы их там пока придер-"

жите! - кричит Киршкалн кому-то из воспитателей и кивает на дверь школы. - Я сейчас вернусь.

Он наклоняется к Иевиню:

- Дойдешь?

- Дойду, наверно.

Первые шаги Иевинь делает довольно несмело, но потом ничего, расходится.

- Тебе не дурно?

- Нет.

Когда Иевинь скидывает в санчасти одежду, первое впечатление довольно жуткое. Нога в крови, и когда мальчик, тронув рану, видит, что ладонь вся краевая, его широко раскрытые глаза вдруг закрываются, лицо желтеет и он едва не падает.

- Руки прочь от рапы! - гаркает на него фельд-"

шер и велит сестричке дать Иевиню понюхать наша-"

тырного спирту.

Пострадавшего укладывают на топчан. Когда кровь смыли, то оказалось, ничего особенно страшного нет, нож поранил только мягкие ткани.

- Пострадал глютэус максимус, проще говоря-задвица, - деловито констатирует фельдшер.

Киршкалн звонит на коммутатор в проходную и приказывает немедленно дозвониться начальнику домой, затем наклоняется к Иевиню.

- Ничего, заживет! Сидеть только некоторое время не сможешь, зад отдохнет, - шутит он и после этого спрашивает вполголоса уже серьезно: Кто порезал?

- Не знаю.

- Брось врать!

- Правда, сейчас не знаю.

Киршкалн смотрит долгим пристальным взглядом на бледное лицо парня, в его еще испуганные глаза, придвигает поближе белую табуретку, садится и решает, что на этот раз, очевидно, можно верить.

- Рассказывай подробно все, что запомнил!

- Чего там рассказывать. В дверях затор получился, а сзади поднаперли. Я обернулся и сказал, чтобы не толкались, и сразу после этого почувствовал:

воткнули и по ноге потекло теплое в башмак.

- Кто стоял впереди тебя, с тобой, сзади?

Иевинь называет несколько фамилий, но все они как будто бы вне подозрений.

- Я специально не смотрел, да и темно там было, - добавляет он.

- А когда почувствовал, ты стоял еще обернувшись назад?

Иевинь старается припомнить.