Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

— Да, до сих пор! — ответил Зингер. — До тех пор, пока я дышу… Я, может быть, немного глух, немного слеп, немного страдаю от старческого маразма, но я пока не разучился замечать на улице хорошеньких женщин!

* * *

Состояние здоровья Исаака Башевиса-Зингера стремительно ухудшалось.

Болезнь Альцгеймера прогрессировала, и летом 1990 года он уже не узнавал никого из близких, кроме Эльмы. Эльма сначала окончательно переехала с мужем в Майами, где взяла для него сиделку, а затем, когда ему потребовалось круглосуточное наблюдение медиков, перебралась с ним в престижный дом престарелых «Сант-Френсис», а затем и в другой, предназначенный для смертельно больных людей хоспис «Дуглас-грандс».

Пожалуй, чтобы понять, что произошло с Зингером в последний год его жизни, лучше всего вновь обратиться к воспоминаниям его сына Исраэля Замира:

«Майами-Бич. Август 1990 года. Влажный тропический воздух. Жара и влажность обволакивают тело, мешают дышать… Газеты пестрят заголовками о Войне в Заливе. На входе меня встречает вахтер. «Госпожа Зингер просила вам передать, что они обедают в «Натнисе», — сказал он мне и показал, как туда добраться…

Блестящую лысину отца я заметил еще на входе. Он сидел в инвалидном кресле, а напротив него сидели Эльма и его сиделка, госпожа Фаро…

То, что я увидел, поразило меня. Передо мной сидел глубокий старик с изможденным лицом, с закрытыми глазами.

Я подошел к нему и поцеловал его. Он открыл на мгновение глаза и посмотрел на меня пустым взглядом.

— Что это за наглец, который пристает ко мне?

— Это я, Исраэль, твой сын, — произнес я. — Ты помнишь меня, правда?

Его лицо осталось совершено бесстрастным. Эльма предупредила меня по телефону, что при встрече он может меня не узнать. Сиделка повысила голос:

— Мистер Зингер, ваш сын прибыл из Израиля, чтобы повидаться с вами.

Но и ее слова не вызвали никакого отклика.

Он постарел. Его лицо избороздило множество морщин, тело было прикрыто одеялом, и у него дрожали руки. Сиделка кормила его с ложечки, как ребенка.

Несколько минут я молчал, не в силах оторвать от него глаз. Потом сказал:

— Я — твой сын, Гиги, из Варшавы, с улицы Ляшно, 57…

Цифру я специально произнес по-польски в слабой надежде разбудить его память.

Неожиданно он моргнул и произнес, словно делая над собой усилие:

— А, так ты мой сын Гиги? Пришел повидаться со мной? Я рад, что ты пришел.

Я поцеловал его холодную руку. Начал рассказывать ему о его внуках, о правнуке Авихае…

Он взял фотокарточку правнука, пристально рассмотрел его и сказал, что это — он сам в одном из своих предыдущих воплощений.

Я сказал, что моя жена передает ему горячий привет, интересуется его здоровьем, и тут вдруг он поднял свои ставшие чужими глаза и обратился к Эльме:

— Скажи, что это за мужчина, который здесь так долго болтает без умолку?