Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

Однако Иче-Герц Зингер не зря в свое время преуспел в изучении Талмуда, овладев тем искусством полемики, непревзойденными мастерами которого были еврейские мудрецы. Тут же, в возражение самому себе, он напомнил, что на протяжении столетий английский и французский языки долгое время считались языком простонародья — пока, наконец, английские и французские писатели не соизволили перейти на язык своего народа. Да и разве Пушкин и Лермонтов не появились в русской литературе только после того, как Карамзин, Жуковский, Марлинский и др. не доказали, что на нем можно создавать поистине замечательные произведения? Следовательно, именно появление высококачественной литературы на идиш приведет к развитию и обогащению этого языка и превращению его из «жаргона» в полноценный язык еврейского народа!

Да, сегодня эти мысли Башевиса-Зингера кажутся утопичными, но тогда, когда еще шесть миллионов евреев не было погублено нацистами, они были вполне релевантными.

Как бы то ни было, главный выбор был сделан — он будет писать на идиш.

* * *

Тем временем хозяин ночлежки, в которой обретался Иче-Герц, заявил, что тот должен съехать, и молодому человеку пришлось искать новую квартиру. Все свободное время он теперь тратил на чтение газетных объявлений и осмотр предлагавшихся в них квартир, но ни одна из них ему не подходила. Приличное жилье стоило для него непомерно дорого, а то, что подходило по цене, было еще хуже той конуры, в которой он жил. Зингер уже совсем было отчаялся что-либо найти до назначенного хозяином срока, и уже думал, что скоро ему придется ночевать на улице, когда один из знакомых по писательскому клубу обмолвился, что одна его дальняя родственница сдает комнату в своей квартире.

— Она сама давно не платит квартирную плату, и хозяин дома не выгоняет ее только из уважения к ее покойному отцу — авторитетному раввину, учеником которого он когда-то был, — пояснил этот знакомый. — В то же время он относится к ней с презрением, потому что она давно уже оставила религию, несколько раз была замужем, но двое ее мужей умерли, а еще с двумя она развелась. Сейчас она хочет сдать комнату в надежде, что с помощью этих денег хоть как-то продержится на плаву.

— Она пожилая?

— Ну, я думаю, она годится тебе в матери, но выглядит моложе своих лет. К тому же она любит молодых людей, — ответил приятель и при этом как-то странно улыбнулся.

— Ладно, давай адрес! — решился Зингер.

Молодой писатель достал записную книжку, распухшую от множества засунутых в нее листочков со стихами, и извлек из нее такой же листок с адресом.

— Да, вот еще что, — вдруг сказал он, — ты должен знать, что она ведет несколько странный образ жизни: большую часть дня спит, а по ночам занимается спиритизмом. И, кажется, так же как и ты, верит в привидения и прочую ерунду.

Поднимаясь по старой выщербленной мраморной лестнице дома, явно знавшего лучшие времена, Иче-Герц дал себе слово, что даже если он и в самом деле снимет здесь комнату, то между ним и хозяйкой квартиры ничего не будет — он не может опуститься до того, чтобы спать с ровесницей своей матери.

Сначала на его стук никто не откликался и Зингер уже хотел было поворачивать назад, но вспомнил, что это — его последний шанс, и стал стучать более настойчиво. Наконец, за дверью послышались шаги, затем она отворилась, и на пороге возникла… красивая, стройная женщина, которая, как тогда показалось Зингеру, только-только подбиралась к своему сорокалетию.

На вопрос о том, действительно ли она сдает комнату, женщина ответила утвердительно.

— Но даже не знаю, подойдет ли она вам, — сказала она. — Это… не совсем комната, скорее кладовка, в которой я держу свою библиотеку. Она без окон, так что скорее подходит для летучей мыши, а не для человека.

— Ничего, я как раз из породы летучих мышей, — с улыбкой ответил Зингер.

— Что ж, можете посмотреть…

Зингер переступил порог комнаты и ахнул. Она и в самом деле была без окон, и при этом сверху донизу уставлена книгами по спиритизму и всевозможным эзотерическим учениям. О таком богатстве человек, считающий себя мистиком, мог только мечтать.

Вскоре они уже вместе пили чай и вели задушевный разговор о потусторонних силах. Гина (так назвал ее Зингер в повести «Молодой человек в поисках любви», предупредив, что это — не настоящее имя) рассказала ему о том, что находится на особой связи с покойной бабушкой, которая несколько раз спасала ее от смерти. Поведала Гина ему и о том, что во время операции, которую ей делали в больнице, у нее остановилось сердце, и врачи решили, что она умерла.

— Я сама в это время взлетела вверх и увидела сверху себя, лежащую на операционном столе, суетящихся вокруг меня врачей, и мне было очень смешно наблюдать за ними, так как я решила не возвращаться в свое тело. Но тут опять появилась бабушка и сказала, что я должна вернуться, так как прежде, чем я умру, со мной должно произойти что-то хорошее…

Они поговорили еще и наконец, Зингер решил вернуться к земным делам.

— Сколько вы бы хотели, чтобы я платил вам за комнату? — спросил он.