В сквере было пусто и сыро. Над головой под порывами ветра шумели листья деревьев. Желтые головы фонарей на чугунных столбах безуспешно боролись с темнотой, она обступала плотно, со всех сторон.
Ребята усадили парня на еще влажную скамью и отдышались. Парень угрюмо молчал.
– Тебя как зовут-то? - спросил Коля Маленький.
– Федор.
– Так, Федя, рабочий человек. Выходит, развлекаешься, душеньку свою веселишь?
– Было бы от чего... веселиться.
Федор постепенно приходил в себя. И снова обрушилось на него все, от чего он пытался убежать в этот вечер: тоска, ненависть, любовь, а главное - презрение, глубочайшее презрение к самому себе, от которого хотелось выть и биться головой вот об эту скамью. Но сил не было. А тут еще эти... чего им надо от него?
И такая боль, такое отчаяние исказили его лицо, что Коля Маленький невольно присвистнул и многозначительно поглядел на Илью.
– Дела... Что с тобой, Федя, а? Видать, ты не от веселья набрался?
Федор молчал, безвольно откинувшись на спинку скамьи и опустив голову. Ему вдруг стало жалко себя, так жалко, что он даже застонал.
Коля Маленький встревожился.
– Что-то с парнем неладное, - озабоченно сказал он Илье. - Видал? Стонет.
– Может, болит чего?
Коля Маленький с досадой взглянул на приятеля.
– Душа у него болит, ясно тебе?
Он подсел к Федору и осторожно потряс его за плечо.
– Слышь, друг! Может, у тебя что случилось? На заводе какая авария или там по личной линии? Ты не таись. Мы же свои, поможем. Тоже ведь работяги.
Федор закрыл лицо руками и глухо ответил:
– Точно... авария... всей жизни моей авария...
Рукав его пиджака чуть съехал, и ребята неожиданно увидели на руке темные разводы татуировки.
Сюжет рисунка не вызвал сомнений в прошлом этого парня. Но только ли в прошлом?
Коля Маленький значительно поглядел на Илью, давая ему понять, что тут случай особый.
Потом он критически оглядел Федора. Нет, этот парень сейчас работает у станка, больше того - у токарного станка. Все это Коле Маленькому сказали руки Федора, заскорузлые, с мозолями и неотмываемыми следами масла. И ссадины на них одна совсем свежая - были как раз на тех местах, которые сбиваешь на старом токарном станке, особенно на первом году работы. Вот и рваные порезы от стружки, много порезов. Да, этот парень недавно стал к станку. Это ясно. А что было до этого?
Коля Маленький был человек наблюдательный и умел делать выводы.
– Федя, - мягко спросил он, - ты, может, кого из прежних друзей встретил? Потянуло на старое, а?
Это так неожиданно совпало с тем, что мучило сейчас Федора, что в его еще затуманенном водкой мозгу даже не вызвало удивления или страха. Наоборот, в голосе незнакомого парня было столько дружеского сочувствия, такое понимание беды, в которой оказался Федор, что исстрадавшаяся, одинокая душа его невольно открылась навстречу.
– А я не пошел, - упрямо мотнул он головой. - Вот напился и не пошел... Теперь один он там шурует...
При этих словах ребята настороженно переглянулись. Речь шла о каком-то преступлении - тут сомнений не было.
И Коля Маленький впервые, может быть, растерялся.
Баракин осторожно выломал последний кусок надпиленной доски. Глухо сыпалась штукатурка. Но это не пугало его: сторож находился далеко, у дверей магазина.
Наконец открылся темный, душный проем.
Баракин разогнул затекшую спину и взглянул на часы. Половина второго! Нормально.
Он раскрыл чемоданчик, вытащил оттуда свернутую жгутом толстую веревку и, прикрепив один конец ее к балке, другой спустил в выпиленное отверстие. Затем, подумав, он снова нагнулся к чемоданчику и достал оттуда пистолет. Щелкнув затвором, сунул его в карман.
После этого Баракин выпрямился, разминаясь, осторожно прошелся по чердаку, покрутил руками, затем опять прислушался. Все было спокойно. Тогда он потушил фонарь, пристегнул его к поясу и в кромешной тьме начал спускаться по веревке.
Подсобное помещение он как следует еще не успел осмотреть: дверь, ведущая оттуда в магазин, оказалась наполовину застекленной и была прикрыта лишь тонкой белой занавеской. Значит, сторож мог заметить свет фонаря.
Очутившись в подсобном помещении, Баракин в полной темноте снова прислушался, затем осторожно подкрался к двери и слегка отодвинул занавеску.
Большое торговое помещение магазина тонуло во мраке. Только в окна струился свет от уличных фонарей. Сторож спокойно дремал в тамбуре выходных дверей.
Баракин опустил занавеску и стал вслепую шарить вокруг себя. Через несколько минут у него в руках оказался тяжелый отрез какой-то материн. Он развернул его и, встав на стул, укрепил на двух крюках, которые нащупал над дверью.
После этого он зажег фонарь и огляделся. Вещей было много, самых разных. В дальнем углу Баракин отыскал пустые чемоданы и принялся отбирать вещи, придирчиво рассматривая их под узким лучом фонаря и время от времени настороженно прислушиваясь.
Наконец один чемодан был наполнен. Баракин запер его, оттащил в сторону и принялся за второй.
...В это время к тому самому дому в тихом, полутемном переулке, в ворота которого два часа назад юркнул Баракин, подъехала грузовая машина.