— Дарю, — мягко улыбается Ли. Он уже не боится Катиного взгляда.
Расходимся поздней ночью, опять не выспимся, а ведь завтра, как обычно, насыщенный день. И ещё, необходимо предстать перед очами нашего шефа. Ловлю себя на мысли, эта неминуемая встреча меня пугает. Белов Леонид Фёдорович не просто оборотень, в этом я не сомневаюсь, он существо иного рода. Дарьюшка и он, одного уровня, и словно ведут они шахматную игру, но в ней правил нет, есть лишь фигуры. Интересно, кто я там, офицер, лошадь или пешка? А кто король? Кем является генерал Щитов? Вопросов много, ответов нет. Но в любом случае, необходимо спрыгнуть с шахматной доски и как можно быстрее.
Все ушли, сижу один. Рита хотела остаться, но что-то воспротивилось в моей душе, теперь знаю что именно, моя душа томится по Стеле. Катаю по столу свой камень, он мягко светится, словно печалится вместе со мной.
— Вот как бывает, — обращаюсь к нему, — необдуманно поступил, совершил ошибку и как мне разбить этот узел?
По камню ползут алые линии, как артерии наполненные кровью. Глажу тёплую поверхность, и становится мне легче, будто он меня поддерживает.
Утро в общаге начинается с хождения жильцов по коридору. Хлипкая дверь легко пропускает все звуки, просыпаюсь, встряхиваюсь как собака, выгоняя остатки сна, обречённо иду умываться — впереди новый день.
На улице всё замело снегом, тихо и морозно, почти декабрь. Иду в свою роту, надо показаться на глаза капитану Бухарину, да и взять сапоги у прапорщика Бондара, по таким сугробам в ботинках замучаешься ходить, носки постоянно мокрые.
В роту прибыл раньше капитана Бухарина, бойцы уже пробежались по утреннему снегу, толпой заходят в казарму, там гудит басом прапорщик Бондар, даёт указание Мурсалу Асваровичу. Каптёр нагрузился простынями, с пониманием кивает, словно они обсуждают некую военную хитрость, замечает меня, смуглое, величиной с казан, лицо озаряется улыбкой. Прапорщик Бондар оборачивается, окидывает меня хмурым взглядом.
— Здравствуй, Кирилл Сергеевич. Мурсал! — так же хмуро обращается к каптёру, — помнится у тебя, сапоги хромовые завалялись, принеси товарищу старшему лейтенанту.
— Спасибо, товарищ прапорщик, — с чувством говорю я.
— Как отдохнул? — смягчается Бондар.
— Энергично.
— Ну-ну, — он неожиданно улыбается и протягивает связку ключей, — принимай роту, капитан Бухарин в отъезде. И вот ещё, к тебе три дня назад, двое мужчин на КПП приходили, утверждали, что твои друзья, всё о тебе всё выспрашивали, я сказал, что ты в командировке.
— Как они выглядят? — холодея, спрашиваю я.
— Высокие, в длинных пальто, бородки, как у священников, но слишком для них молодые, а глаза нехорошие, цепкие, холодные, как у фанатиков. Сознаюсь, даже в моём сердце прошёл трепет. Что это за люди? — прапорщик Бондар внимательно смотрит на меня.
— Большие крысы, — говорю одеревеневшими губами.
— От крыс необходимо избавляться, — назидательно прогудел прапорщик Бондар.
— Послушай, сам не хочу! — с горячностью вырывается у меня фраза.
Прапорщик улыбнулся:- Будет необходима помощь, обращайся, у меня друг начальником поселковой милиции служит.
— Боюсь, он не поможет, — мрачнею я, — на таких как они, даже яды не действуют.
— Очень образно, — поджимает губы прапорщик Бондар.
— Вообще, спасибо, — искренне говорю я, — если возникнет необходимость, воспользуюсь вашим предложением.
Мурсал Асварович грохнул о пол новенькие сапожки:- Принимай, Кирилл Сергеевич! Сносу не будет, на обратной стороне галифе пятнадцать и тринадцать насечек.
Я уже знаю, часто сапоги делают зеки. Насечки обозначают: максимальные — общий срок, минимальные — сколько отсидел. С таким послужным списком, зекам предоставляется всё самое лучшее: кожа, нитки… и, естественно, за столько лет заключения зеки приобретают не дюжий опыт. Обычно, таким вещам сносу нет.
Сержанты Ли и Осман уводят роту на завтрак, я захожу в кабинет командира роты, стягиваю промокшие ботинки, с удовольствием влезаю в сапоги. Оглядываюсь. Где-то должен быть электрический чайник и кофе. Резко звонит телефон. Возвожу глаза к верху, это явно Белов Анатолий Фёдорович. Откуда он узнал?
— Беру трубку:- Слушаю вас, товарищ полковник.
В трубке хмыкнули, раздаётся знакомый голос:- Ты не ёрничай, Кирилл.
— Да я и не думал.
— Почему вчера не пришёл на доклад?
— Поздно было, товарищ…
— Для меня нет ни дня, ни ночи, ты это должен был давно понять, — перебивает он меня.
— Исправлюсь.
— Опять ёрничаешь?
— На этот раз нет.
— В девять всей командой ко мне, — приказывает он.
Так подмывает сказать, Катя не успеет, неожиданно шеф ошарашивает меня следующей фразой:- Нет, лучше в десять, Катюша не успеет собраться, — в его голосе звучат нотки доброго, уставшего от долгой жизни, дедушки.
Сижу с пикающей трубкой, нервно смеюсь. В дверь коротко стучат.
— Да, — кладу трубку на место, встаю, поправляю гимнастёрку. Кого это чёрт несёт?
В кабинет протискивается замполит, лицо каменное, а в глазах, как муха в паутине, увязла обида.
Он без приглашения заходит в кабинет, садится на стул.