Последний бой (СИ)

Немцы ушли. Не бежали. Отступили планомерно, в лютой злобе оставив за собой руины и черные проплешины пожарищ. Взрывалось и сжигалось все, что представляло хоть какую-то ценность. Здания, сооружения, городская инфраструктура, исторические и архитектурные памятники, железнодорожные и трамвайные пути. Каким-то чудом уцелели часть крепостной стены и Свято-Успенский кафедральный собор, глядящий на город с высоты Соборного холма пустыми глазницами выбитых окон. Стаин стоял на ступеньках ведущих к храму и, кусая губы, смотрел на серые груды камней среди которых, в поисках оставшихся под завалами вещей, копошились фигурки людей. Он специально попросил остановиться здесь. Хотелось посмотреть на знакомый еще по той жизни город. Зря!

Смоляне потихоньку выбирались из подвалов, землянок, кое-как сколоченных времянок. Самые везучие ютились в уцелевших участках крепостной стены, служившей общежитием потерявшим кров людям. Ивелич повернулся к Александру, чтобы что-то сказать и осекся, напоровшись на пустой безжизненный взгляд командира, такой же черный, как провалы окон храма. Такого Стаина Николай еще не видел.

— Сань, ты чего? — Сашка даже не пошевелился. Внутри, глубоко в груди разгоралась тупая ноющая боль, навевающая беспросветную тоску. А перед глазами стояли точно такие же руины из того, другого мира, много раз виденные им через блистер кабины вертолета. И даже эта церковь, возвышающаяся над мертвыми развалинами, точно так же, как там. В родном Стаину мире близко к городу они старались не подлетать, слишком сильно фонило. Но это было и не нужно. Грязное пятно, топорщащееся в небо обломками бетона и арматуры, было видно издалека. Сашка словно вернулся обратно в свой уничтоженный войной мир. Пустой и безжизненный. Лишь вот эти копошащиеся фигурки людей, дарили надежду, не давали погрузиться в темноту отчаяния. Они словно светились в серой пелене стоящей перед глазами. Мир еще жив, они все еще живы, ничего еще не потеряно! — Сань! — в который раз окликнул друга Ивелич, не понимая, что происходит с командиром.

— Что? — механически, словно кукла обернулся к Николаю Стаин.

— Ты что, как не живой?

— Нормально все, — криво, через силу улыбнулся парень. Только вместо улыбки получилась страшная гримаса. Не боящийся ни черта, ни бога бывший чекист, почувствовал, как по спине пробежал холодок. — Нормально, — повторил Александр, словно пытался убедить в этом сам себя, и снова уставился на руины. — Хотя, нет! — он упрямо вскинул голову, — Не нормально! Не должны люди такого совершать. Никогда! — парень говорил тихо, но Ивеличу казалось, что Сашин голос разносится с холма по всему городу, сливаясь с грохочущей где-то вдалеке грозой.

— Плата то. За грехи и богоотступничество, — раздался позади дрожащий старческий голос. Офицеры обернулись. Позади них стоял седой, благообразный старичок с реденькой белой льняной бородой, развевающейся по ветру. Потертая, аккуратно заштопанная ряса, испачканная понизу пылью, мешком висела на узеньких костлявых старческих плечах. Большие, морщинистые руки с распухшими суставами пальцев крепко, словно цевье ружья сжимали метлу. — Наказание то Господне, — повторил старик, качая головой, и посмотрел на парней светлыми светящимися добротой глазами.

Взгляд Александра полыхнул злостью.

— Наказание?! — он сжал кулаки, будто хотел ударить старика, Ивелич ухватил парня за локоть, пытаясь остановить, успокоить друга, но тот только отмахнулся, — Вот это наказание?! — Стаин мотнул головой в сторону города, — Весь город перед вашим добреньким боженькой провинился?! А дети, у которых кровь сливали для доблестных немецких солдат, в чем перед ним виноваты?! Там, — он ткнул рукой на запад, — Деревня есть. Километров двадцать отсюда. Сожгли. Вместе с людьми. Стариками и детьми. Они самые провинившиеся были?! Так они крестились перед смертью, молили бога твоего помочь. Не помог! Зато сарай, куда их загнали, горел хорошо. Жарко так горел! — Стаин наступал на старика с побелевшими от накатившего бешенства глазами, а тот пятился, мелко переступая ногами и часто-часто крестился. Метла выпала из слабых рук. Взгляд испуганно и затравленно метался по сторонам. Старик оступился и едва не упал, Александр едва успел ухватить его за рукав рясы, от чего тот испуганно сжался. Именно этот страх, сжавшееся перед ним сухонькое тело привели Сашку в чувство. — Извини, отец, — щеки полыхнули краской, — Только это у них на ремне написано: «С нами Бог». С ними значит. И все то, что они творят, они делают от имени его. Понимаешь?!