Последний бой Василия Сталина

Степан Микоян: «Справедливости ради надо сказать, что отношение летчиков к Василию Сталину было уважительное и остается таким до сих пор. Спросите хотя бы у Долгушина. Вася опекал летчиков и хорошо к ним относился. Кроме того, они чувствовали свою причастность, приближенность к сыну Сталина. Это морально влияло на них и до сих пор влияет». (А. Драбкин «Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942». — М.: Яуза, Эксмо, 2006, стр.130, из интервью с Микояном Степаном Анастасовичем)

Александр Котов тепло вспоминал своего «боевого друга и товарища» Василия Сталина. Сын генералиссимуса ценил преданность молодого летчика из российской глубинки, а после войны не раз принимал его у себя дома. (Корр. ИТАР—ТАСС Шикур Шабаев 27.06.2005 18:3 °Cаранск)

Сын летчика, Виктор Маресьев: «После войны отца, Героя Советского Союза Алексея Петровича Маресьева забрал служить в штаб ВВС Московского военного округа Василий Сталин, который очень его уважал и ценил и как летчика, и как человека. Дядя Вася тоже был классным истребителем и хорошо воевал» (Хохлов А. Настоящий человек после войны. // Новые известия. — 18 мая 2004 г.).

«Он был организатор хороший, решительный. Умел подбирать людей. У него был круг летчиков, особенно близких к нему. Они в Москве бывали у него на даче. Это Долгушин, Прокопенко, Луцкий, Котов, Макаров и другие. Причем это были не только командиры. Скажем, Долгушин — командир эскадрильи, а Луцкий был вначале рядовой летчик. Но он был инструктором с Качи, которого Вася знал еще с тех пор, когда был курсантом. Он ценил дружбу и быть другом умел. Когда погиб Владимир Микоян, которого Василий любил как брата, на Яках–9 из первой эскадрильи по указанию Васи написали „За Володю!“. (А. Драбкин „Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942“. — М.: Яуза, Эксмо, 2006, стр.131–132, из интервью с Микояном Степаном Анастасовичем).

Кажется, с тем ужасом, который Василий наводил на людей, разобрались. Это современные журналисты понятия путают: страх и уважение — понятия разные, если не противоположные по сути.

Еще ходят мифы о чудовищной грубости Василия, но фактов, подтверждающих это напрямую, найти не удалось: «Сегодня имеется немало свидетельств о случаях рукоприкладства с его стороны. Механик самолета Василия Сталина Ефимов, правда, утверждает, что ничего такого за 8 лет совместной службы не наблюдал» (Новиков А. Механик Сталина. // Советская Белоруссия, № 85 (21995), 11 мая 2004 г. —.

Механик самолета у летчика—истребителя — это его боевая «нянька», человек, перед которым жизнь его командира выложена как на ладони. Как вы думаете, мог ли механик не обратить внимание на грубые выходки пилота, которому был подчинен и которому сам мог бы служить мальчиком для битья? Вот и я думаю, что нет, иначе припомнил бы Ефимов все свои обиды и смаковала бы их пресса, да вот ничего, кроме чувства уважения к Василию, у ветерана—авиамеханика Ефимова не наблюдается.

Даже такой критично настроенный приятель Васи Сталина, как Степан Микоян, вынужден констатировать следующее: «Были редчайшие случаи, когда он хамил и наказывал, но в основном это было по делу». (А. Драбкин «Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942». — М.: Яуза, Эксмо, 2006, стр.130, из интервью с Микояном Степаном Анастасовичем).

Правда, историк Александр Колесник утверждает, что, «вероятно, бесконтрольность, к которой он привыкал годами, развратила его. Мог подарить, сняв с руки, золотые часы (так он отметил фантастическую игру Боброва в матче против команды города Калинина, когда Всеволод Михайлович забросил шесть шайб), а мог и неожиданно, несправедливо и даже грубо обрушить упреки». (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990. С. 62)

Но тут понадобится оговорочка. Эта фраза вырвана из контекста. В данном случае речь идет о великом хоккеисте Всеволоде Боброве. Надеюсь, хоккейным болельщикам, которые наблюдают на экранах телевизоров целые «ледовые побоища» игроков на поле, не стоит объяснять, что обидеть окровавленного хоккеиста, особенно после поражения затруднительно. Скорее хоккеист навернет первого попавшегося под его горячую руку, невзирая на величину звезд на погонах.

А уж в семейных отношениях между Сталиным—старшим и Сталиным—младшим несчастные журналисты и вовсе запутались. Одни утверждают, что «он не чувствовал себя в состоянии предстать перед глазами отца, который всю жизнь внушал ему почти животный страх…» (Орлов Д. Сталин вызвал Сталина. Из книги «Исповедь перед казнью». // Родная газета. — 3 марта 2006 г. — № 144). Другие же считают, что «он рос озорным мальчишкой, для которого существовал только один авторитет — отец, который, впрочем, находил мало времени для воспитания и общения с детьми» (Рыбас Е. Дети вождей несут свой крест. // Новейшая история. — 2001. — № 3). Третьи же, начитавшихся аллилуевских «Писем», цитируют Светлану: «Отец был для него единственным авторитетом, — остальных он вообще не считал людьми, стоящими внимания» (Лебедев В. Сыновья генералиссимуса. Размышления по случаю 9 мая. —.