Последний бой Василия Сталина

А вот как Светлана Аллилуева описывала эти дни: «Этого мучительного свидания я не забуду никогда. Мы встретились у начальника тюрьмы в кабинете. На стене висел огромный портрет отца, под которым сидел в своем кресле начальник тюрьмы, а на диване перед ним Василий. Он требовал от нас ходить, звонить, говорить о нем, где только можно, вызволить из тюрьмы. Он был в отчаянии и не скрывал этого. Он метался, ища, кого бы попросить, кому бы написать. Он писал всем членам правительства, вспоминал общие встречи, обещая, уверяя, что будет другим. Капитолина — мужественная, сильная духом женщина, говорила ему: „Не пиши никуда, потерпи, немножко осталось, веди себя достойно“. Он набросился на нее: „Я тебя прошу о помощи, а ты мне советуешь молчать“. Потом он говорил со мной, назвал имена лиц, к которым, как он полагал, можно обратиться. „Но ведь ты сам можешь писать кому угодно, — говорила я, — твои письма куда важнее, чем то, что я буду говорить“. После этого он прислал мне еще несколько писем с просьбой писать, убеждать. Мы с Капитолиной, конечно, никуда не ходили и не писали…» (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990. — Стр.69–70). Всего один раз Светлана (вместе с третьей женой Василия, Капитолиной) посетила брата во Владимирском централе. Женщины уезжают, по дороге обсуждая увиденное. Светлане не понравилось, как Василий вел себя. И все. Будто бы встреча происходила не в тюрьме, а на подмосковной даче.

С Капитолины Васильевой спрос невелик с ее возможностями, но Светлана Аллилуева (совсем еще недавно Сталина) со своим умением ложиться под обстоятельства могла хотя бы попытаться, хотя бы сделать вид, что хочет помочь, но ничего этого не было. Василий еще несколько раз пишет сестре, но Светлана никуда не ходит, ничего не добивается, ни с кем не разговаривает, она уверена, что брат сам во всем виноват, и верит в искреннее желание Хрущева Василию помочь.

Остается надеяться, что Светлана никогда не читала писем брата, адресованных Никите Хрущеву, и не знала, что именно Хрущев отменил досрочное освобождение Василия, которое он заработал хорошим поведением и трудом в слесарных мастерских. Но как бы там ни было, в эти дни Светлана теряет брата, теряет задолго до его смерти.

Когда в январе 1960 года Хрущев вновь вызовет Светлану к себе и сообщит, что созрел план освободить Василия, дать ему другую фамилию и поселить где—нибудь подальше от Москвы, Светлана ответит, что ее брат — законченный алкоголик и верить ему нельзя, он не отвечает за свои поступки. По сути дела, Светлана вроде бы не советует Хрущеву выпускать брата из тюрьмы. Уже в 1960 году, после своего первого освобождения, когда состоялся разговор между Василием Сталиным и Климентом Ворошиловым на попытку полемизировать о Светлане, которая всячески ставилась в пример Василию, он изливает горечь за сестру (которую и сестрой—то после подобного назвать тяжело): «За семь лет она ко мне ни разу не приехала. Я это ей не прощу. Она странная, у нее тяжелый характер, но я ее всегда поддерживал. Случись с ней, что случилось со мной, я бы все пороги оббил…» Зная характер Василия, в это охотно верится.

Александр Бурдонский рассказывал об одном из посещений Владимирской тюрьмы: «Кого я видел опять? Загнанного в угол человека, который никак не мог за себя постоять и никак не мог себя оправдать. И разговор его в основном был, конечно, о том, чтобы помочь выйти на свободу. Он понимал, что этого не могу сделать я, этого не может сделать сестра. Я только помню вот это его огромное чувство несправедливости содеянного с ним» (Василий Сталин. Падение. // Программа «Кремль, 9», эфир 27.08.2003 г.).

И только дочь Надежда Сталина смотрела на отца искренними детскими глазами и верила, что все это не надолго: «Во 2–й Владимирской тюрьме отца содержали под фамилией Василия Павловича Васильева. Я с мамой каждую неделю навещала его. Это были одночасовые встречи в обеденный перерыв. Отец любил наши приезды, очень ждал. Во время встречи отец утверждал, что суда над ним не было. Часто, когда мы его ожидали, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, в кирзовых сапогах, он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой придерживающий ремень карабина, а другой державший палку отца, которую ему давали уже в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом. Он действительно был в отчаянии. В письмах, которые передавал через нас и посылал официально, он доказывал, что его вины нет. Он требовал суда. Но все было бесполезно» (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990. — Стр.70–71).