Последний часовой

А какой дебют был у Александра? И ведь именно он позволил заговору разрастись.

– Все это уже не важно. – Вдова сама прервала себя. – Николай потерял голову и превратил присягу в фарс. Но что сделано, то сделано. У меня остался последний долг перед ним.

Петрохан напряг слух.

– Александр оставил мне железный ларец, взяв слово, что я передам содержимое тому лицу, которое наследует власть после него. Боюсь, что Бог уже торопит меня, и прошу вас исполнить обещание.

Волконский поклонился. Сама мысль о том, что покинувшие его товарищи увезли в Петербург не все бумаги покойного государя – главное осталось за семью печатями – согревала душу.

– Вот этот ларец, – женщина указала на железную шкатулку, стоявшую на комоде под портретом.

Волконский видел ее множество раз и полагал, что там драгоценности или письма.

– А ключ?

– Я не знаю, – устало вздохнула больная. – Александр держал его запертым.

– И вам не известно, что там? – Петрохан едва справлялся с волнением.

– Суета сует и томление духа. – Лицо Елизаветы Алексеевны вновь стало отрешенным. – Император говорил, что в ларце заключена самая суть наследства, которое он оставляет. Так я могу на вас положиться?

* * *

Санкт-Петербург. Зимний дворец.

– Почему вы не жалуетесь на Чернышева?

Вопрос императора застал Александра Христофоровича врасплох.

– А он на вас жалуется. – Царь протянул Бенкендорфу синеватый литок, испещренный гневными каракулями Александра Ивановича.

Генерал почувствовал, что у него взмокает затылок. Впервые в жизни приходилось читать донос на самого себя.

– Что скажете? – Николай испытующе глядел в лицо собеседнику.

Бенкендорф развел руками. Формально недоброжелатель прав: он тормозит следствие, встревает в чужие дела…

– Отчего допрашиваемые предпочитают говорить с вами? – Голос государя звучал настороженно.

– Я их слушаю.

Николай кивнул.

– Среди бумаг покойного брата лежало ваше донесение 1821 года. О заговоре.

Новый документ перекочевал в руки Бенкендорфа. Странно было видеть свое предупреждение сейчас, когда самое худшее уже случилось.

– Если бы его величество отнесся к моим словам с доверием… – осторожно молвил генерал.

Молодой царь вскинул на собеседника гневный взгляд.

– А почему мой брат не доверял вам?

Вопрос вопросов. Александр Христофорович задавался им всю жизнь. И имел тысячу ответов, ни один из которых не убеждал его самого. Николаю он предложил самый простой.

– Моей семье покровительствовала вдовствующая императрица. А у покойного государя были сложные отношения с матерью. Он не считал возможным полагаться на преданных ей лиц.

Казалось, этот ответ удовлетворил императора. Сам он обожал maman, не делил с ней власть и не имел причины отказывать в доверии людям из ее окружения. Напротив, смотрел на преданность Бенкендорфа как на перешедшую к нему по наследству.

– Я хотел бы обратиться к вам с просьбой. – Молодой царь помедлил. – Необходимо выделить все, касающееся важных персон, в особое делопроизводство. Сперанский, Мордвинов, Киселев, Ермолов. Если они замешаны, выйдет скандал. Его надо избежать. Но правду знать полезно… – Никс замялся. – То же относится и к августейшим особам в Польше.

Он замолчал, в упор глядя на Бенкендорфа. Тот не позволил удивлению проступить через обычную бесстрастную маску. Поручение дано и будет исполнено. А какая у нас в Польше августейшая особа, знает каждый.

– Вы возьмете одного секретаря, изымете показания о названных лицах из общего процесса и будете хранить их секретно.

Александр Христофорович поклонился.

– Что касается генерал-адъютанта Чернышева, то он получит все надлежащие разъяснения на сей счет.

Вот за это спасибо. Не хватало еще самому оправдываться перед чванливым остолопом!

– Ваше величество, – Бенкендорф очень хотел понять собственное положение, – мой отпуск в дивизии истекает…

Никс нахмурился.

– Вы туда не вернетесь. Найдется, кому ею командовать. Я ввожу вас в Государственный совет и назначаю сенатором.

Ого! Шурка мысленно поздравил Лизавету Андревну с переездом на новую квартиру.

– Это не все, – продолжал император. – Вы хотели вручить мне какой-то проект. Право, не самый подходящий момент…

– Напротив. – Александр Христофорович снова поклонился. – Именно теперь он ко времени.

Николай молчал, ожидая пояснений.

– У меня есть… как это называют англичане?.. хобби. Раз в десять лет я набираюсь смелости и предлагаю создать тайную полицию и корпус жандармов. Когда государство вынуждено применять чрезвычайные меры, это значит, что пружины его внутренней жизни ослабли. А мы сейчас применяем именно чрезвычайные меры. Раскрываем громадный заговор, устраиваем судилище на пол-империи. Потом последует наказание, также весьма чувствительное для общества. Понадобятся десятилетия, чтобы загладить впечатление. Вместе с тем, если бы заговоры изобличались своевременно, позора 14 декабря никогда бы не случилось.

Император остановил генерала жестом.

– Из бумаг покойного брата, привезенных с юга, я понял, что он знал почти все… Меня это поразило. Как на ваш взгляд, почему наш благодетель колебался вырвать ядовитое растение с корнем?