Последний день лета

— Ладно, похер, — резко стушевался Каратист. — Ты ж приемов не знаешь, размотаю тебя как нехер делать. Жалко даже. Научишься карате — приходи.

Глаза Шаманова вдруг стремно блеснули.

— Да не, братан, че ждать, — сказал он, сжал кулак и протянул его в сторону Каратиста в боксерском боевом приветствии.

Костя отскочил. Девочки захихикали. Питон в голос загоготал. Шаманов с полминуты простоял с протянутым приветственным кулаком, потом пожал плечами и радостно сказал:

— Базару ноль, братец. Передумаешь — маякни.

Всем стало очевидно, что спарринг, даже не начавшись, скоропостижно закончился победой Шаманова. Костя Каратист, судя по его выражению лица, вдруг открыл для себя проверенную тактику Пуха в общении с Сисей и его компанией — просто вычеркнул всё, что вокруг происходит, из реальности. Он задумчиво посмотрел в синее небо, развернулся и ушел по направлению к турникам, больше не сказав Шаманову ни слова.

— Э, але, слышь, как тебя там! — вдруг крикнул Крюгер.

Новоприбывший, успевший уже разжать кулак и опустить руку, повернулся к нему, не переставая лучезарно улыбаться, и вопросительно вскинул бровь.

— Я, понял, не понял, как тебя звать теперь, — продолжил Крюгер. — Новенький у нас уже есть, а Саш вообще, по ходу, человек пять.

Это было правдой: Сашами звали, кажется, каждого третьего ученика школы № 43. Только в 8-м «А» учились Саша Покровский (лох), Саша Середин (просто левый пассажир), Саша Соснов (здоровенный тупой чертила деревенского вида) и Саша Ровно (девочка, которой достались и универсальное имя, и унисекс-фамилия на «о»).

Очередной Саша сказал, не переставая сиять:

— Дома Шаманом называли.

Вне всяких сомнений, это было крутейшее погоняло из всех, которые Пуху доводилось слышать в жизни. Крюгер, судя по всему, тоже так подумал: помимо обыкновения, в ответ он не съязвил, а серьезно кивнул.

— Короче, пацаны, — скомандовал Шаман. — Звонок скоро. Погнали отжиматься, как Степаныч сказал.

По неясной причине все безропотно погнали отжиматься. Даже Пух с кряхтением опустился на землю и поставил абсолютный рекорд по отжиманиям среди семьи Худородовых — два раза. Ну, технически — полтора, потому что в какой-то момент трясущиеся руки не выдержали и Пух упал на пузо. Рекорд, тем не менее, оставался рекордом (но побит он будет довольно скоро, а случится это при максимально диких обстоятельствах).

8

Крюгер не мог объяснить даже себе самому, почему он так вызверился на Пухановича. Он даже, честно говоря, не считал своего друга жирным. Он просто… Он просто не нуждался ни в чьем сочувствии! Еще чего не хватало! В жопу его себе засуньте! Он был одиноким волком безо всяких эмоций, холодной машиной смерти и справедливости — как Чак Норрис, только еще круче. В сто раз!

Крюгер заплакал.

Время тянулось медленно, словно ранний сентябрьский вечер был медом, льющимся из одной банки в другую.

Наконец Витя слез с дуба, развилка в ветвях которого была его генеральным штабом, яростно пнул камешки, неосмотрительно валявшиеся на пути одинокого волка, и решительно направился к пятиэтажке, где жила его семья.

Нахер семью! Кому она нужна!.. Тьфу!

Вчера он просидел в генеральном штабе несколько часов, пока не стало темно и холодно. Крюгер читал детектив Агаты Кристи, стараясь не ерзать по жесткой ветке. Улица Подбельского словно вымерла; иногда по ней проходила бабка с коляской или проносилась ватага визгливых детсадовцев, — Крюгер морщился, не желая отвлекаться от приключений Эркюля Пуаро.

Оторваться, впрочем, однажды пришлось — когда мимо генерального штаба прошли районные отморозки Сися, Бурый и еще какой-то левый чертила невысокого роста. Бурый заметил Крюгера и кинул скомканной сигаретной пачкой (не попал); он собирался было пнуть дерево, чтобы стрясти Витю вниз, но левый чертила что-то недовольно ему сказал. Вопреки ожиданиям Крюгера, Бурый не огрызнулся и даже не засмеялся характерным гопническим смехом (отдельные гортанные выкрики «Гха! Гха! Гха!»), а дернулся, как от удара, и отскочил от дерева в сторону.

Крюгер высказал этим недоделкам всё, что он о них думает (предварительно убедившись, что они отошли достаточно далеко от зоны слышимости). Правильно, валите к херам, пока по жопе не получили! Крюгер с ненавистью заскрипел зубами, до боли сжал кулаки и вернулся к Пуаро. Чтение шло туго; каждое предложение приходилось по несколько раз начинать сначала, чтобы понять, о чем идет речь. Скоро стемнело, но Крюгер всё равно торчал в генеральном штабе, стуча зубами от холода, — он надеялся, что к моменту, когда ему всё же придется идти домой, там все уже лягут спать.

Ага, щас.

Это было вчера. Сегодня он пару (шесть) раз прошелся вокруг квартала, чисто чтобы размять затекшие на дереве ноги; десять (сорок) минут посидел на скамейке у подъезда, после чего злобно плюнул себе под ноги и все-таки пошел домой.

О чем немедленно пожалел.

— Еб твою мать, Сергей, ты же всю жизнь мне обосрал! Всю, сука, жизнь! — вопли мамы были слышны еще из подъезда. — Пьянь! Бесполезная скотина! Уебывай из дома, чтобы я тебя больше не видела!