Последний день лета

Эту приколюху с пятикратной переплатой и ночной стрелой бандосов с перепуганным мусоренком Остяковым Саша слышал раз пятнадцать, но всё равно кивнул — мол, сто пудов напомню.

— А если всё равно приемная комиссия доебется, я нагружу, — оскалился старший брат.

Саша знал, что никто никого уже не нагрузит — криминальная карьера Лехи подошла к концу. Как им теперь дальше жить и что делать, было понятно не очень, но думать об этом не хотелось.

— Ладно, а твои там что? — сменил тему Леха.

— А? — Шаман, до рези в глазах сосредоточенный на заваленной снегом трассе, не сразу понял, о ком идет речь.

— Ну, кореша твои. Круглый тот, шизик, сирота?

В последние недели у них было много времени, чтобы обсудить всё случившееся; старший Шаманов даже успел придумать друзьям брата заочные погоняла. Саша сначала по этому поводу топорщился, а потом смирился: во-первых, Леха всё равно бы называл их из принципа именно так, а во-вторых, в этом была какая-то странная завершенность. Как будто друзья получили новые имена, пройдя испытание кровью — своей и чужой.

— У родителей Пуха с баблом жопа, они в хату поменьше в том же доме перебрались. Но вроде как-то полегче стало: мать работу нашла в строительной фирме, зарабатывает больше, чем батя раньше, раза в три.

— Малой, да мне на родаков его посрать. Пацан как сам?

— Да как до всего — прикидаешь, как забыл всё; не говорит об этом никогда, а когда при нем говорят, как не слышит. Но попросился на бокс со мной.

Леха заржал.

— Ничего смешного, — младший Шаман даже как будто обиделся. — Дрын говорит, у него руки быстрые — пиздец. Жир сгонит — будет машина, если не забьет и заниматься будет регулярно.

— Еще огребешь от него, ха-ха!

— С Крюгером такое… — на последнее замечание брата Саша решил не отвечать. — У него мать ебнулась: бухает, блядует… Он к отцу переехал куда-то на Северный, в другую школу пойдет с нового года.

— А тот, у кого гондон Шварц бабку зарезал?

Врать не хотелось, а правду говорить не было сил.

Новенького, у которого не осталось живых родственников, забрали в интернат. Что творится в таких учреждениях, Шаман знал, и за Степу очень боялся — но поделать с ситуацией ничего не мог. Пока не мог. Была пара мыслей, которые совершенно точно не понравились бы Лехе. Поэтому он хмыкнул что-то неопределенное и тронул ручку громкости автомагнитолы. У брата она была козырная, «JVC» — двухкассетная, мигающая разноцветными огоньками.

— Эйсом не крути, контрацептив купи! Юкки, Озерки! Озерки пошел, катамаран нашел! Буду погибать молодым, буду погибать! Буду погибать, буду погибать, буду-буду!.. — взревела акустическая система «девятины», на которую, судя по всему, карантин в стылой Вешенской никакого негативного эффекта не произвел.

— Блять, — сморщился Леха, — выруби эту хуйню. Бесит, сука. Не знаю, почему.

Модная песня раздражала и Сашу, поэтому просьбу брата он с готовностью выполнил — дотянулся до кнопки «Off» и с силой, от души, ее нажал. Цветомузыка оборвалась, аудиосистема с характерным щелчком отрубилась.

Выключенная магнитола «JVC» допела в темном салоне автомобиля:

— Буду погибать молодым, буду-буду погибать.

Послесловие

Сначала благодарности. Спасибо моей дорогой подруге Яне Вагнер, которая представила меня лучшему (и, в сущности, единственному) литературному агентству «Banke, Goumen & Smirnova».

Спасибо, в свою очередь, лучшему (и, в сущности, единственному) литературному агентству «Banke, Goumen & Smirnova». Как сказал в одном интервью Дон Уинслоу, без участия агента ты всё равно всегда будешь дилетантом — вне зависимости от того, насколько хорошо ты пишешь.

Пацаны, мои близкие, моя segunda familia, спасибо вам — вы наверняка узнали и себя, и наших общих знакомых в персонажах этой книги.

Primera familia — спасибо за то, что всегда знали, кто я и что я.

Аня, ты абсолютное счастье. (Мне важно было об этом здесь упомянуть.)

Отдельное спасибо моему редактору Алексею Портнову. Дело в том, что я профессионально пишу буквы и складываю их в слова, а потом в предложения уже больше трех десятков лет, — и всё это время ненавидел редакторов и сражался с ними из-за каждой запятой: мне казалось, что эти люди загоняют тексты в квадратно-гнездовую матрицу банальностей. (Справедливости ради нужно сказать, что многие редакторы на самом деле поступают именно так.) Но! Когда Алексей прислал мне редактуру «Последнего дня», я в буквальном смысле захлопал глазами: его предложения и замечания сделали текст чище, злее и, не побоюсь этого слова, мощнее, — и это, честно, случилось с написанным мной в первый раз. Очень надеюсь, что не в последний.

Теперь необязательные пометки на полях, которые могут показаться вам любопытными.