Последний день лета

— К какому, нахер, одному?! Че вы несете вообще? — Крюгер злобно пнул валявшуюся на земле пластиковую бутылку, которая вылетела из темноты прямо к ногам Новенького. — Ну обрезались, и хули?! Мало режемся, что ли? Я вон, поняли, с батей на шашлыках был, давно еще, так там…

— Тихо! — вдруг рявкнул Новенький.

Все заткнулись. В доме звякала посуда, доносились многоголосый бубнеж телевизоров и неразличимые голоса жильцов, с голых ветвей мерно срывались капли и плямкали в лужах, — обычные вечерние звуки обычного ростовского двора.

— Че тихо-то, че тихо, понял? Мерещится уже? Ты тоже е-ба-ну-тый, — по слогам отчеканил Витя.

— Оно здесь, — вдруг сказал Степа.

68

Мать присела на угол кровати и улыбнулась Шварцу окровавленными губами. Своих зубов у нее было мало: передние батя выбил в угаре учебного процесса; правый клык выпал, когда она пыталась разгрызть узел смирительной рубашки; резцы раскрошились от нехватки кальция и витаминов в больничной еде.

— Сыночка, вставай, в школу пора.

Шварц замычал.

— Ученье свет, а неученье — тьма! — прошепелявила мама и погладила его по голове.

Шварц бился внутри собственного тела — не в силах пошевелиться.

— Так нельзя, сколько уроков уже проспал! Это что же нам с таким неучем делать? Сам учиться не хочет, других не учит! Вставай, сыночка!

Мать вдруг нависла над кроватью, заняв собой всю комнату. За ее закрытыми веками что-то шевелилось и дергалось, пытаясь вырваться наружу.

— А не хочешь учиться в школе, так я тебя сама научу! Век живи, век учись!

Веки начали раскрываться — их словно разлепляли чьи-то пальцы.

— Век живи, век учись!

Мать говорила, не шевеля губами.

— ВЕК ЖИВИ, ВЕК УЧИССССССССССССССССССССЬ!

Шварц открыл глаза и закашлялся, подавившись криком.

69

Никто не увидел, как на губах вдруг заткнувшегося Крюгера появилась улыбка — Витя всё еще стоял за скамейкой, куда свет приподъездного фонаря не добивал. Он молча смотрел на друзей, реагировавших на реплику Новенького по-разному: Пух вскинулся и заозирался, тщетно пытаясь что-то рассмотреть в потемках, его нижняя губа дрожала; Шаман без суеты поднялся со скамейки, расслабил руки и дернул плечами. Чуйке Степы он доверял — да и сам, по правде говоря, ощущал рядом некое присутствие. В чертей и прочую потустороннюю херню Саша не верил, но вполне отдавал себе отчет в том, что люди Фармацевта от него так просто не отстанут: он, конечно, спрятался на Новом поселении, но в школу продолжал ходить — это было частью плана. Он знал, что бандиты и/или менты за ним следят; знал, что рано или поздно его выцепят — к этому он был готов и этого ждал.

(Подаренный Слоном ствол, который Шаманов носил с собой в школу на дне спортивного рюкзака, предварительно обмотав потными боксерскими бинтами, тоже был ко всему готов и кое-чего ждал. О фобиях и принципах своего нового владельца ствол не знал.)

— Вы почти обо всём догадались, — вдруг донеслось из темноты, где стоял Крюгер. — Поэтому скрываться больше нет смысла.

Шаман развернулся к голосу, прикрыв спиной бледного Степу. Пух издал сдавленный звук, словно его душат.

— Только спокойно, — сказала оболочка Крюгера, медленно выходя под свет фонаря. — Начнете орать — люди сбегутся… Так и не поговорим.

Аркаша вскочил, зажимая рот ладонями, и рванул к своему подъезду. На полушаге он осекся, едва не упал, выпрямился и опустил руки. Его губы были растянуты неестественно широкой улыбкой.

— Я не сделаю вам ничего плохого. Вы — чистые обертки. Вы — пробудивший меня свет.

— Пи-и-издец, — обреченно протянул Крюгер, сразу всё понявший и сразу во всё поверивший. На самом деле, он первым начал догадываться о том, что из Танаиса с ними что-то вернулось. Недавняя истерика была защитной реакцией разума на окончательное осознание.

— Что ты такое? — дрожащим голосом спросил Новенький, выглядывающий из-за плеча напрягшегося Шаманова.

Ответил улыбающийся Крюгер.

— Я ваш новый лучший друг. Ваши разумы безупречны. Каждая их капля вкуснее, нежнее и благоуханнее тысяч песьих умов. Я многому научился. Ваши разумы не развалятся под моей тяжестью. Я буду вас беречь, потому что других таких оберток я не найду. Я очень долго пытался.

— Витяй, завязывай моросить, — Шаман упирался до последнего. — Какие обертки?! Иди домой, полежи. У тебя температура, по ходу.

— Я… Я знаю, что он… Оно такое, — сквозь всхлипывания сказал Аркаша, на всякий случай держащийся за подъездную ручку и готовый в любой момент сквозануть внутрь. — Я читал. Это инопланетный паразит! У Роберта Хайнлайна есть роман, называется «Кукловоды», и там…