Последний день лета

После инцидента с Гитлером он, воспользовавшись всеобщим замешательством, все-таки отловил Селиверстову и выяснил, где живет физрук, — мысль о встрече на лестничной площадке после того, как Шаман позорно напился, не давала ему покоя. Стакан Стаканыч по-любому что-то знал — не зря же он считал себя (хоть и в одностороннем порядке) Лехиным другом!.. Сегодня после школы («если, конечно, не случится еще какой-нибудь пиздец», — мелькнула в голове быстрая мысль) он планировал поводить жалом в указанном отличницей дворе.

Но до этого дело не дошло.

Отговорившись необходимостью сходить к Дрыну и проведать Берту, Шаман вышел из дома на полчаса раньше Степы, завтракавшего с бабой Галей чаем и печеньем «Юбилейное». На месте ему не сиделось: вдруг начало казаться почему-то, что этими печеньями он предает брата, мешает себе сосредоточиться на по-настоящему важной задаче. Саша закинул за плечи рюкзак и трусцой двинул по Нахаловке в направлении школы — в последнее время тренировался он мало, живого соперника перед собой не видел уже недели две, поэтому любая физическая активность была кстати. Потным сидеть на уроках, конечно, не хотелось бы, но погода стояла такая промозглая, что даже от бега жарко не было.

Рюкзак бесяче телепался за спиной — надо было подтянуть лямки, но не хотелось останавливаться. По копчику через несколько слоев ткани небольно бил спрятанный пистолет. Надо бы, конечно, как-то получше его зафиксировать, а то можно случайно жопу себе отстрелить, озабоченно подумал Шаман, выбегая из дебрей Шанхая на Буденновский. До школы оставалась пара кварталов, поэтому он перешел на шаг — до начала первого урока всё равно было еще минут двадцать, так что можно было пока завернуть в какой-нибудь двор со спортивной площадкой и подраконить турник. Саша вспомнил, что турник (ржавый и гнутый, но сойдет) был рядом с Немецким домом, где он целую вечность назад спас пацанов от охуевшей дворовой отморози, и свернул в арку.

В глубине ее вдруг шевельнулась аморфная тень и со всхлипыванием сунулась навстречу.

Шаман даже обрадовался. Он только сейчас понял, сколько злой силы в нем накопилось за время, прошедшее с последнего спарринга: беспокойство за брата, визит Слона, тягостная муть в школе, явно начавшие сходить с ума друзья, — отключиться от всего этого хотя бы ненадолго мог помочь только бой. «Вот бы доебался», — подумал Саша, делая шаг навстречу тени.

— Санчо… А я тебя жду… — захлюпало из полумрака. — Ты ж в школу… А я тут…

— Степаныч?! — сладкое ожидание замеса Шамана моментально покинуло.

— Малой, прос-с-сти… Не специально я…

Из шипения физрука понять ничего было невозможно, поэтому Шаман подскочил поближе — и тут же отпрянул. От Степаныча воняло недельным по́том, ссаньем, перегаром и еще чем-то химически-резким, как из пробирок в кабинете Гитлера. Что-то было очень сильно не так.

— Вы в порядке? Может, скорую вызвать? — неуверенно сказал Саша; было очевидно, что скорая здесь не поможет.

— Пиздец мне, малой, — едва слышно сипел привалившийся спиной к стене арки бывший физрук. — Всё, пиздец… Я скажу только… Слушай.

Шаман навострил уши.

— С Лехой нормально, — едва различимо забубнил бывший учитель. — Ему там отморозиться надо пока… В области… Он живой, нормально. Коцнули немного, но на вас, шамановской породе, быстро заживает…

— Где брат? — заорал Саша, забыв об осторожности.

Физрук сделал нетвердый успокаивающий жест.

— Пс-с-ст… Не шуми. Он сказал не говорить, палево.

Это было очень похоже на Леху, поэтому Шаман впервые за очень долгое время с облегчением вздохнул. То есть и правда живой!

— А хотя… Теперь-то уже что… — физрук вдруг закрыл лицо руками и театрально, с воем зарыдал.

— В смысле?! — подкинулся Саша. — Что «теперь-то»?

— Ничего, Шаманенок, ничего… Пиздец теперь… Ты это, к родакам вашим езжай. Леха сказал тебя туда наладить. Прям щас срывайся. Нельзя тебе в городе быть.

— Где брат?! — взревел Шаман.

— Да где… Всё, пиздец… — физрук громко шмыгнул носом и махнул рукой. — Всё, всему пиздец…

Больше ничего вразумительного из него вытянуть не удалось — на последующие вопросы Степан Степаныч отвечал мычанием и разными вариациями слова «пиздец», потом начал ожесточенно чесаться, а после, кажется, еще и обмочился. В арке нарисовалась какая-то толстая тетка с авоськой, начался возмущенный ор, подтянулись прохожие с Буденновского — Шаман скрежетнул зубами и, не дожидаясь неизбежного появления милиции, пошел в сторону школы.

Мысль в голове была одна, но очень большая. Она занимала всё сознание, билась в его стенки и норовила выплеснуться наружу: брат жив! Брат жив! Брат жив!

72

Шварц не помнил, как выбрался из больницы. Кто-то визжал, кто-то пытался его остановить, потом вокруг сгустилась ночь и стало тихо.