Последний день матриархата (с иллюстрациями)

– Внимание, – хлопнула в ладоши Марина Николаевна. – Снимается эпизод в классе. Мы его только что репетировали. Ребята пропесочивают двух разгильдяев и лоботрясов. А вы, лодыри, должны осознать свои ошибки и покаяться. Помните свои реплики?

– Помним, – подал голос Саня.

– Я с ними репетировал, – подскочил Красовский и напомнил: – Мы больше не будем. Поверьте нам в последний раз.

Мальчишки и девчонки обернулись и строго поглядели на нас. Я понял, что нам несдобровать.

Режиссер дала знак, и к нам с двух сторон стали приближаться камеры. Они скользили совершенно бесшумно. Съемки начались.

Все происходящее в студии Саню явно забавляло. Ухмыляясь, он слушал, как девчонки ругают нас почем зря. А чтобы и нам было понятно, что не кого-нибудь другого, а именно нас они песочат, девчонки время от времени показывали на нас пальцем, тем самым, который в старину назывался указующим перстом.

Я вспомнил папины слова о том, что настоящий актер тот, кто так умеет вжиться в образ своего героя, чтобы все поверили, что это не он, актер, а тот человек, которого он изображает. Ну что ж, если мне выпало сыграть хулигана и двоечника, я должен, просто обязан быть хулиганом и двоечником. Кстати, именно этого ждет от меня режиссер Марина Николаевна.

Хотя Красовский и убедил режиссера, что попадаются хулиганы в очках, я ни разу такого не видел ни в жизни, ни в кино. Поэтому первым делом я снял очки. Бурно клеймившие нас девчонки сразу затуманились и даже голоса их вроде стали тише.

Хорошо, что я вовремя избавился от своих кудрей. Обычно хулиганы ходят с челками на лбу. Я достал расческу, и вскоре волосы уже закрывали мне весь лоб.

Тут я заметил, что у меня синий в красные полоски галстук. Ну где, спрашивается, и какой хулиган носит галстук? Такого в жизни не бывает. Я торопливо снял галстук и спрятал его в карман, а ворот рубахи расстегнул.

Да, белую рубашку хулиганы тоже не носят, но что поделаешь – тут ее негде быстро перекрасить. Придется – наперекор жизненной правде – щеголять в белоснежной сорочке.

Я сунул руки в брюки, развалился на парте и почувствовал себя стопроцентным лоботрясом. Короче говоря, вошел в образ, сжился с ролью.

Если бы сейчас меня увидел папа, он бы остался доволен своим сыном. Папины уроки принесли свои плоды – я действовал по системе Станиславского. До Станиславского актеры играли кто во что горазд, а теперь играют по правилам.

Я дождался, когда одна из наших обвинительниц сделал паузу и припала для вдохновения к стакану воды, вложил два пальца в рот и свистнул.

Все были поражены, а я больше всех. До сегодняшнего дня, как я ни старался, я ни разу не мог свистнуть. Не получался у меня свист. А тут – словно по заказу. Вот что делает с человеком искусство.

Марина Николаевна принялась торопливо листать текст пьесы – вроде бы хулиганский свист не был задуман автором.

Девчонки обомлели, а та, которая пила воду, поперхнулась.

Зато Саня глядел на меня с восхищением.

И телевизионные камеры тут же ко мне повернулись.

Саня понял, что на него смотрит сразу сто миллионов, вскочил, отвестил церемонный поклон и сказал:

– Добрый день, дорогие друзья! Что же творится на белом свете? Лучшего ученика, гордость школы обозвали при народе хулиганом, лоботрясом и разгильдяем. Посмотрите, разве он похож на хулигана? Ладно, ругайте меня последними словами, я человек тренированный. Но моего друга – не троньте. А почему такое происходит? А потому, что всюду командуют бабы – то есть девчонки и женщины. В классе – они, дома – они, в школе – одни женщины. Знаете, как это называется? Матриархат? От такой жизни любой пацан засвистит!

В конце Саниной речи я еще раз свистнул, как бы подтверждая его слова.

– Что за безобразие? Сорвали запись! – закричала режиссер.

По-видимому, она нашла, что в тексте пьесы нет ни моего художественного свиста, ни Саниного вдохновенного монолога.

– Красовский! Сережа! – позвала Марина Николаевна, но неуловимый Красовский вновь исчез.

Саня наклонился к моему уху:

– Пора уносить ноги, а то худо будет!

В одно мгновение я вышел из образа хулигана и вновь очутился в привычной оболочке примерного ученика. От испуга у меня задрожали коленки, когда я понял, что натворил.

Я вскочил и ринулся к выходу. Сослепу (я же снял очки, когда вошел в образ хулигана) я наткнулся на осветительный прибор. Тот грохнулся со страшным шумом. Раздался звон разбитого стекла. Девчонки завизжали. Я запутался в проводах, упал и почувствовал, что погибаю.

И тут кто-то быстро поставил меня на ноги, крепко сжал мою руку и решительно приказал Саниным голосом: «Надень очки!»

Я нацепил на нос очки и еще больше ужаснулся. В студии царила страшная неразбериха. Но осматриваться мне было некогда, потому что Саня тащил меня к выходу.

Мой друг открыл тяжелую дверь, и мы очутились в коридоре.

– Держите их! – крикнула нам вдогонку Марина Николаевна.

Как мы были рады, что никого нет в коридоре, а полумрак облегчал побег. Мы оглядывались – за нами никто не гнался.

Но тут Саня допустил оплошность. Он решил запутать следы, рванулся влево в боковой коридор и потащил меня за собой.