Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза

Ведущий информационных программ американской телекомпании АВС Тед Коппель, получивший разрешение снимать последние дни пребывания советского президента в Кремле, в одной из бесед попросил Горбачева рассказать какой-нибудь памятный эпизод из его жизни, который мог бы показаться символическим. Усмехнувшись, Горбачев вспомнил случай в самом начале его будущей политической карьеры, когда молодого Мишу Горбачева его сверстники выбирали секретарем школьной комсомольской организации.

Когда кандидат встал, чтобы ответить на вопросы, кто-то из его приятелей ради шутки убрал стул, стоявший за его спиной. Попытавшись сесть на место, будущий комсомольский вождь оказался на полу. В конце своей политической карьеры Горбачев попал в сходную ситуацию, когда его бывшие соратники, лидеры нового Содружества государств, заменившего Советский Союз, сговорившись за его спиной, устранили пост президента Содружества.

Первым из иностранцев, кому он 20 декабря «в предварительной форме» сказал, что готовится к отставке, был Гельмут Коль: «Если в Алма-Ате участники выйдут на ратификацию соглашения о Содружестве в том виде, в котором это предлагается сейчас, я уйду в отставку и не буду долго откладывать это решение. Я уже говорил, что не буду дальше участвовать в процессе дезинтеграции государства».

Первым из западных лидеров, позвонившим Горбачеву сразу после объявления результатов алма-атинской встречи, был французский президент Франсуа Миттеран. Судя по его голосу — я переводил их беседу, — этот обычно невозмутимый патриарх европейской политики был крайне взволнован: «Как может такое происходить после того, как все они, как я знаю, согласились совместно работать над проектом нового Договора?»

Горбачев, услышав вопрос, только усмехнулся: «Вы вправе спросить, что у меня за партнеры, которые отбрасывают согласованные позиции и ведут себя как разбойники с большой дороги! Я прилагаю все усилия, чтобы ограничить возможный ущерб для страны». Это был, пожалуй, единственный момент, когда он позволил своим эмоциям, пусть всего только в реплике, вырваться наружу.

В других телефонных разговорах с зарубежными лидерами Горбачев старался быть сдержанным. «Я не ухожу из политики и не собираюсь прятаться в тайге», — сказал он Бушу. Всем звонившим он повторял, что продолжит «в любом качестве работать в интересах того большого и важного дела, которое мы начали сообща».

Не больше эмоций излил он и на осаждавшую его прессу. На встрече в Кремле с большой группой редакторов и тележурналистов в ответ на град вопросов только пожал плечами: «Что произошло, то произошло. Я должен признать случившееся реальностью. Буду уважать выбор представительных органов, другого себе не позволю. Но это не значит, что я не имею своей оценки, своей точки зрения. Я предложил обществу варианты, пусть люди размышляют. Вы знаете, что Горбачев способен идти на компромиссы, но есть вещи, через которые переступить нельзя».

Настырные журналисты из американской CBS задали вопрос в лоб: «Вы не считаете, что Ельцин и другие лидеры республик вас унижают?» В ответ — демонстративная отрешенность, явно используемая для защиты раненого самолюбия: «Я оставляю это на совести этих людей. Мне приходится быть выше эмоций!»

Однако после Алма-Аты в патронташе Горбачева больше не осталось патронов. В эти дни Черняев писал в своем дневнике: «Дело сделано, надо уходить, чтобы сохранить достоинство и не подорвать уважение к проделанной исторической работе. Каждый лишний день его в Кремле потерян для истории, которая назовет Горбачева великим человеком».

Горбачев уже не тянул время. На следующий день после того, как участники встречи в Алма-Ате проигнорировали его обращение к ним, он поручил Черняеву, Яковлеву и Шахназарову начать работу над текстом заявления об отставке. С Ельциным он договорился встретиться 23 декабря, чтобы обсудить практические вопросы передачи власти.

Эта встреча приобретала символическое значение. Она имела все шансы стать последней встречей двух людей, которые сначала общими усилиями, а потом своей непримиримой конфронтацией повлияли на форму перехода их страны из одной эпохи в другую. Разумеется, отдавая себе в этом отчет, я хотел, чтобы телевизионщики зафиксировали это событие для истории.

Горбачев дал согласие и российскому телевидению, и бригаде Теда Коппеля на то, чтобы снять приход Ельцина в Кремль и начало их встречи. Из предосторожности я решил спросить согласия Ельцина. «Исключено, — отрезал российский президент. — Если вы не уберете камеры, я отменяю встречу». Я скомандовал телевизионщикам отбой. Все время, пока они убирали свои камеры, провода и софиты, Ельцин с командой дожидались в укромном помещении.