Последний день жизни. Повесть о Эжене Варлене

Варлен не ответил, но губы его покривила болезненная усмешка. Он молча взял со стола брошенные Вийомом обрывки газет, осторожно расправил их на столе, его сильные большие руки при этом ни разу не дрогнули. Проглядел абзацы, отчеркнутые карандашом, обвел медленным и спокойным взглядом Большую Марл, Делакура, Вийома и прочитал вслух:

— «Ни один из злодеев, в руках которых в течение двух месяцев находился Париж, не будет рассматриваться как политический преступник; к ним отнесутся как к разбойникам, каковыми они и являются, как к самым ужасным чудовищам, которых когда-либо породила история человечества. Многие газеты говорят о восстановлении эшафота, сожженной коммунарами гильотины, чтобы не предоставлять коммунарам даже чести быть расстрелянными». — На секунду вскинув глаза, Варлен пристально и с вопросом посмотрел в побледневшее лицо Вийома. — Да, Максим, этого от них и следовало ожидать. И далее: «Каждый задержанный в форме национального гвардейца может быть убежден, что конец его близок. Ему остается пройти несколько шагов из комнаты во двор своего дома». Судя по верстке и шрифту, это «Фигаро»… А вот тоже, из той же газетенки и почти теми же словами: «Мы должны расправиться, как с дикими зверями, с теми, кто еще прячется, пощада была бы в настоящее время безумием!» Как видите, повторено почти слово в слово, не очень-то они богаты на выдумки?

Варлен брезгливо отодвинул газетные лоскутки в сторону.

— Но мы, члены Коммуны, Максим, и не ждали для себя иной судьбы в случае поражения. Правда, мы все время верили в победу… А мне, Альфонс, — он повернулся к молча сидевшему Делакуру, — эти пахнущие кровью ошметки напомнили, старина, о том, что нам пора уходить. Да и Большой Мари с синичками хорошо бы на время перебраться куда-нибудь подальше отсюда. Вдруг ваша любопытная консьержка Клюжи захочет еще разок взглянуть на труп оскорблявшего ее грубияна? И, не иайдя его под обрывом, сообщит кое-куда о бегстве Альфонса Делакура?

Рука Большой Мари, лежавшая на плече мужа, дрогнула, Делакур с угрюмой ласковостью посмотрел на жену. Встал, большой и грузный, в рыжей бороде блеснули улыбкой зубы.

— Эжен прав, Большая Мари! Найди-ка мне старенькие штаны без лампасов, должно быть, у тебя в чулане завалялась кое-какая рухлядь. И утром сразу перебирайся с девочками в Нейи, к твоим старикам. Эжен насчет старой шкуры Клюжи прав! И не надо слез, ведь мы пока живы! Я найду вас там. Кому сказано: вытри слезы?! И вспомни, что на нашей свадьбе нагадала мне цыганка? Что доживу до глубокой старости и меня забодает красный бык. Помнишь? Ты же всегда верила гадалкам! Ну и с добром! Нам надо поторапливаться. Но тебе, Мари, придется проводить нас. Как бы дотошная стерва Клюжи не услышала. Правильно, Эжен?

Не слушая их, Большая Мари, открыв дверцу крошечного чулана, уже копалась в сваленном там тряпье. Некоторое время трое мужчин молча наблюдали за ней. Потом Эжен спросил:

— А куда ты направишься, Альфонс?

— Прежде всего провожу вас, Эжен! Вы же едва держитесь на ногах. А потом, пожалуй, попробую зайти к мадам Деньер. Если ее мастерская собирается продолжать работу, я могу приступить немедленно. Там у нее будет безопасно. Притворюсь этаким старательным малым, скажу, что сгорел дом. И не пойти ли, Эжен, и вам вместе со мной, а?

Варлен покачал головой.

— У меня есть дела, которые я должен сделать. И сделать один, сам. Уходить отсюда нам всем вместе нельзя. Опасно привлекать внимание.

— Что верно, то верно, — со вздохом согласился Делакур. — Но слушайте, Эжен! Давайте-ка я хоть ножницами обкорнаю вашу предательскую бороду, вас по ней за два квартала узнать можно! Да и бритва у меня со времен юности сохранилась! Побрею — и ни одна собака вас не узнает! Всего пять минут!

И снова Эжен отрицательно покачал головой.

— Не нужно! Мне думается, это ничего не изменит в моей судьбе, да и в настоящее время скрываться от опасности…

— Но вы же, Эжен, перед войной уехали из Парижа, когда вам угрожал арест, — стараясь скрыть смущение, горячо перебил Вийом. — Перед третьим судебным процессом над парижскими секциями Интернационала. Вы же вернулись из Антверпена лишь после Седана!

Вар лен чуть помолчал.

— Видите ли, Максим… Тогда все еще было впереди. И, кроме того, из-за моего поступка не мог пострадать никто. А сейчас — может! Мне необходимо или спасти, или уничтожить хранящиеся дома документы. И еще… тогда рядом с моим покалеченным братом Луи оставался средний брат, Ипполит. А сейчас я не знаю, где он. Вполне возможно, что его тело уже засыпано негашеной известью в очередной братской могиле. И я не могу оставить искалеченного Луи на произвол судьбы! Если я сбегу, скроюсь, версальские судьи спросят за мои «грехи» с него. Разве нет? И если случится такое, как же мне жить дальше?

Большая Мари положила к ногам мужа охапку старой, заношенной до дыр одежды.

— Вот что нашлось, Альфонс. Может, кому-то тоже нужно переодеться?

Делакур буркнул: