Последний долг (ЛП)

Кислый привкус наполнил мой рот, когда ненависть к себе поселилась в моем сердце. Я ненавидел это чувство, когда его боль означала, что я не мог наслаждаться ею. Я не мог оценить его силу, когда доставил дозу его собственного лекарства, наконец продемонстрировав, каким ужасным он был.

Страница 31

Его дыхание сбилось, когда боль пронзила его тело. Я ударил недостаточно сильно, чтобы сломать кости, но достаточно, чтобы поставить адский синяк.

Обойдя стол, я погладил черную дубинку. Тяжелая резина была плотной и угрожающей. Спасения не будет.

- Что ты мне однажды сказал? Что я могу плакать и кричать так громко, как захочу, и никто нас не услышит...?

Его глаза загорелись, встретившись с моими. На его лбу выступил пот. Его руки боролись с пряжками, а колени дрожали от адреналина.

- Ответь мне.

Я ударил его в грудь. Боковая часть дубинки с идеальной точностью ударила его в нижнюю часть живота.

- Ах, бл*дь!

Позвоночник Ката согнулся. Все признаки сожаления или стыда потонули в его желании получить облегчение.

С этим я мог бы справиться. Чувство чужой боли было побочным продуктом моего состояния всю мою жизнь. Я так и не привык к этому. Однако, если бы я стоял в комнате с кем-то умирающим или смертельно раненым, я бы в конце концов оцепенел, а затем впал в кататонию от их агонии.

То же самое произошло бы, если бы я продолжил с моим отцом.

Я должен был закончить то, что начал, прежде чем соскользну в безумие.

Он еще недостаточно заплатил. Он не научился тому, что ему было нужно.

Я выдерживал и худшее.

Я мог бы вынести еще большее наказание.

Засунув дубинку за пояс, я обошёл вокруг стола.

Кат ахнул, его глаза наполнились слезами, но он изо всех сил старался следовать за мной.

- Что ты хочешь, чтобы я сказал, Джет? Что я сожалею? Что я сожалею о том, что сделал, и прошу у тебя прощения?

Он напрягся, когда мои руки потянулись к рычагу, которым он так часто пользовался. Слова слетали с его губ.

- Послушай, мне жаль, хорошо? Мне жаль, что я так много от тебя просил, когда я знал, что ты боролся. Мне жаль, что я причинил боль Жасмин. Я сожалею о том, что сделал с Нилой. Черт, Джет, прости меня.

- Недостаточно хорошо.

Обхватив пальцами отполированное от пота дерево рычага, я пробормотал:

- Я думаю, мы можем добиться большего успеха.

Мои мышцы напряглись, когда я нажал на механизм. Первый поворот прозвучал так, словно открылись врата ада, застонав и завыв, когда старое дерево пришло в движение после столь долгого времени.

- Подожди!

Кат извивался, когда кожа медленно затягивалась вокруг его запястий и лодыжек.

- Послушай мои мысли. Обрати внимание. Я говорю правду.

Печально было то, что он действительно говорил правду. Он искренне сожалел. Он сгорал от извинений и охотно брал на себя ответственность за все, что сделал.

Но этого было недостаточно, чтобы сожалеть. Он должен был пожалеть, что вообще сделал это.

Сделав прерывистый вдох, борясь со слабостью и лихорадкой, я снова повернул рычаг. Шестеренки и зубцы встали на место, приветствуя каждый поворот. Пригнувшись над Катом, я надавил, потянул чуть сильнее.

- Готов вырасти на несколько дюймов?

Кат зажмурил глаза.

- Пожалуйста...

- Ты не можешь умолять.

Я дернул рычаг, сделав полный оборот.

Стойка повиновалась, раздвигаясь под ним, стягивая конечности Ката с мучительной силой. Кожа на его руках и ногах натянулась, как аккордеон, на котором играли по максимуму, отчего его плоть покраснела, когда его дернуло в двух направлениях.

Кат закричал.

Я нажал снова.

Стол боролся с телом Ката, рыча от невольного напряжения, заставляя его вытягиваться за пределы естественного комфорта.

Он закричал громче.

У меня зазвенело в ушах, и мое состояние пошатнулось, когда слишком много мыслей столкнулось в голове Ката. Мне было плохо оттого, что я стал этим монстром — зверем, добровольно принимающим боль моего отца. Но в то же время я чувствовал себя искупленным — как будто я наконец стал тем человеком, которым хотел меня видеть Кат, и только теперь заслужил его похвалу.

- Достаточно плотно для тебя?

Мой вопрос был скрыт за стонами Ката, когда я еще раз нажал на рычаг.

Подвижные части стойки подчинились, раздвинувшись еще больше, разорвав несколько связок, врезавшись в плоть моего отца кожаными манжетами.

Кат больше не кричал, но дикий крик сорвался с его губ. Его лицо сморщилось, а кожа побелела от боли. Его спина выгнулась, плечи напряглись, а пальцы ног вытянулись. Его руки оставались сжатыми в кулаки, ногти впивались в ладони, пока его тело боролось, чтобы остаться вместе.

Я знал, что он чувствовал — не потому, что чувствовал его, а потому, что был в том же положении, что и он. Я был крепче. Я был моложе. Его плечи будут первыми, кто сдастся. Они выскочат, чтобы его суставы немного дольше боролись с напряжением. За ними последуют другие суставы. В зависимости от того, насколько туго натянута стойка, колени вывихнутся, сухожилия лопнут, мышцы разорвутся, а кости сломаются.