Последний дом на Никчемной улице

– Утром за рулем был ты, – сказала Папочке Мамочка, – а теперь поведу я. Чтобы все было по-честному.

Папочка погладил ее по щеке и сказал:

– Из всех женщин ты просто королева.

Она улыбнулась. Ее взгляд был все такой же отстраненный. Только несколько лет спустя я заметил, что она никогда не разрешала папе садиться за руль после полудня, когда он прикладывался к термосу с кофе и изображал смешную походку.

Машина с урчанием пронзала опускавшуюся ночь. Я был счастлив. Повсюду царили тишина и покой – как в моей душе, так и снаружи. В такой безопасности себя могут чувствовать только дети; теперь мне это доподлинно известно. Меня, пожалуй, сморил сон, потому что пробуждение, неожиданное и резкое, было сродни подзатыльнику.

– Мы что, уже дома? – спросил я.

– Нет, – ответила Мамочка.

Я сонно поднял голову, посмотрел по сторонам и по лучам фар понял, что мы съехали с дороги и остановились на грязной обочине. Там не было ни других машин, ни людей. По ветровому стеклу елозили огромные листья папоротника, напоминавшие страусиные перья. За ними, источая запахи и издавая звуки, беседовали между собой деревья, в воздухе жужжали ночные насекомые.

– У нас что, сломалась машина? – спросил я.

Мамочка повернулась и посмотрела на меня.

– Выходи, Тедди.

– Что ты делаешь? – В голосе папы послышался страх, хотя тогда я этого еще не понимал. И знал лишь, что его тон внушал мне к нему отвращение.

– Ты спи, спи, – сказала Мамочка.

Затем обратилась ко мне и добавила:

– Давай, Тедди, прошу тебя.

Снаружи воздух казался твердым – будто по щеке провели влажной ваткой. В навалившейся тьме я почувствовал себя совсем маленьким. Но какая-то другая часть моего естества посчитала захватывающим оказаться ночью с Мамочкой в лесу. Она ничего не делала так, как остальные. Мамочка взяла меня за руку и повела прочь от машины, от света, под сень деревьев. Со стороны казалось, будто ее тусклое в ночи платье парит во мраке. Она напоминала морскую русалку, плывущую над океанским дном.

В лесу даже то, что было знакомо, выглядело странно. Несмолкаемая капель ночи превратилась в зябкую барабанную дробь тюремного каземата. Когда ветки деревьев издавали скрип, казалось, что это разминает свои чешуйчатые члены великан. Цеплявшиеся за рукава побеги превращались в костлявые пальцы, вполне возможно принадлежавшие существу, которое когда-то было мальчиком, но потом заблудилось в зеленом свете, да так и не вернулось. Я испугался и сжал Мамочкину руку. Она в ответ сжала мою.

– Сейчас, Тедди, я покажу тебе что-то очень важное.