Я посасываю кончик ручки. Проблема в том, что я не очень хорошо знаю соседей. С ними водила близкое знакомство Мамочка. Пленять окружающих было ее стихией. Но, завидев меня, они обычно тут же шагают в другом направлении. Прямо у меня на глазах разворачиваются и улепетывают со всех ног. Так что Убийца сейчас может быть совсем рядом, через каких-то два дома, есть пиццу и посмеиваться надо мной. Я немного расширяю свой список:
Вот практически и все обитатели этой улицы.
Я не думаю, что кто-то из них действительно Убийца. Некоторые, как семейство выдр, на данный момент в отпуске.
У нашей улицы странное название. Некоторые порой останавливаются и фотографируют установленную в ее начале погнутую табличку. А потом уходят, потому как за ней один только лес и больше ничего.
Я медленно вношу в список еще одно имя.
Затем отпираю шкаф, в котором храню принадлежности для рисования, и аккуратно прячу его под старой коробкой мела, к которой Лорен никогда даже не прикасается.
Людей я оцениваю по двум критериям – как они относятся к животным и что любят есть. Тот, кто предпочитает какой-нибудь салат, человек явно дрянной. А с тем, кому больше по душе любые блюда с сыром, скорее всего, полный порядок.
Еще нет и десяти часов утра – это я могу утверждать по тому, как солнце, пробиваясь сквозь дыры в фанере, рисует на полу пятна света, похожие на монетки, – а день уже совсем не задался. Поэтому я решаю приготовить ранний ланч, мой любимый, самый лучший на всем белом свете. Для этого надо взять ту штуковину, на которую можно записывать голос.
А то я все думаю – почему бы не использовать для рецептов магнитофон? (Да, знаю, Мамочке это бы не понравилось. В затылке вспыхивает жар, красноречиво напоминающий о том, что окажись она сейчас рядом, то назвала бы меня
Я снимаю обертку с новой упаковки кассет. От них исходит приятный запах. Затем вставляю одну из них в аппарат. В детстве мне всегда хотелось с ним поиграть. У магнитофона есть большая красная кнопка, похожая на фортепианную клавишу и громко щелкающая, если ее нажать. Сейчас я не знаю, что делать со старой Мамочкиной лентой, и это меня расстраивает. Ни выбросить, ни разломать ее не могу – об этом не может быть и речи, – но и хранить их вместе с моими, новенькими и симпатичными, тоже не хочу. Поэтому кладу ее обратно в чулан под лестницей, запихивая под ворох газет, под Девочку с фруктовым мороженым. Вот и все, готово!
Какой же ужасный у меня голос! Как у придурковатого ребенка с лягушкой в животе. Ладно, записывать рецепты я буду, но слушать их стану только в случае крайней надобности.
Вести такие записи мне предложил человек-жук. Сказал вести «дневник ощущений». От этих слов в моей душе поселилась тревога. Но он выразился просто. «Говори обо всем, что происходит и как это на тебя влияет». Ну, об этом не может быть и речи. Но записывать рецепты здорово, на тот случай если я в один прекрасный день исчезну и запомнить их будет уже некому. Завтра приготовлю сэндвич с клубникой и уксусом.
У Мамочки были свои представления о еде, но мне это дело нравится. Как-то раз я подумал, что мог бы стать поваром, может, даже открыть закусочную. Подумать только! «У Теда»! Или же писать кулинарные книги. Но из-за Лорен и Оливии ни того ни другого мне делать нельзя. Я не могу оставить их одних.