Когда Роз-Мари чувствовала себя нормально, она пеклась об овдовевшем доне Клерикуцио с предельной любовью. Трое ее братьев тоже удостаивались ее сестринской заботы. Но от Пиппи она шарахалась. И поскольку в такие периоды она была настроена столь мило, ей было трудно убедительно выразить злобу. Сам склад ее лица, изгиб рта, ласковые, блестящие карие глаза опровергали ее ненависть. А всю свою ошеломительную жажду любви, которую уже не могла подарить ни одному мужчине, Роз-Мари изливала на своего ребенка Данте. Осыпала его подарками, как и его дед, как и дядья, хотя их мотивы были куда менее чисты, к их любви примешивались укоры совести. В периоды улучшения Роз-Мари никогда не рассказывала Данте эту историю.
Но во время припадков она сквернословила, сыпала проклятьями, даже лицо ее обращалось в уродливую маску гнева. Данте это всегда ставило в тупик. Когда ему было лет семь, в мысли его закралось сомнение.
– А как ты узнала, что это был Пиппи и мои дяди? – спросил он.
Роз-Мари радостно захихикала. Данте она казалась в этот момент ведьмой из сказок.
– Они считают себя ужасно умными, считают, что учли все с этими своими масками, специальной одеждой и шапками. Но знаешь, что они забыли? Пиппи так и не переобул свои бальные туфли. Патентованная кожа и черные бантики. А твои дядюшки всегда, когда они вместе, становятся особым образом. Джорджио впереди, Винсент чуть позади, а Пити справа. Да еще то, как они поглядели на Пиппи, чтобы узнать, не отдаст ли он приказ убить меня. Потому что я узнала их. То, как они заколебались, чуть ли не отпрянули. Но они убили бы меня, непременно убили бы. Мои собственные братья!… – И тут же разрыдалась настолько бурно, что Данте испугался.
Даже будучи маленьким семилетним мальчиком, он попытался утешить ее.
– Дядя Пити никогда не причинил бы тебе вреда. А дедушка убил бы их, если бы они осмелились. – В своем дяде Джорджио и даже дяде Винни он не был так уверен. Но для Пиппи прощения в его детском сердечке не находилось никогда.
Ко времени, когда Данте исполнилось десять, он научился предугадывать припадки матери, и, когда она манила его, чтобы снова поведать историю Сантадио, он быстро уводил ее прочь, в безопасное уединение ее собственной спальни, чтобы дед и дядья ничего не услышали.
А когда Данте возмужал, он был чересчур умен, чтобы позволить ввести себя в заблуждение внешнему благообразию Семьи Клерикуцио. Его злорадная натура насмешника понуждала его выказывать деду и дядьям, что правда ему известна. А еще он чувствовал, что дядья недолюбливают его. Данте было предназначено войти в благополучное общество законопослушных граждан – должно быть, выучив финансовые хитромудрости и заняв место Джорджио. Но Данте подобная участь не импонировала. Однажды он даже подковырнул дядьев заявлением, что подобная сторона жизни Семьи – только для маменькиных сыночков. Джорджио выслушал эту реплику с такой холодностью, что шестнадцатилетний Данте на мгновение устрашился.
– Ладно, тебе это не грозит, – сказал дядя Джорджио. В голосе его прозвучала печаль, едва уловимо подкрашенная нотками гнева.
Когда Данте бросил высшую школу перед самым окончанием, его послали работать в строительную компанию Пити в Бронксе. Будучи прилежным рабочим, Данте вкалывал на стройках вовсю и развил огромные мышцы. Пити ставил его командовать бригадами солдат анклава. Когда Данте достаточно повзрослел, дон провозгласил, что мальчик станет солдатом под командованием Пити.
Дон пришел к этому решению, получил отзыв Джорджио о характере Данте и кое-каких его поступках. Мальчишку обвиняли в изнасиловании миловидной одноклассницы по высшей школе и покушении с перочинным ножиком на другого одноклассника, его ровесника. Он умолял дядьев не говорить деду об этом, и они обещали, но, конечно, тотчас же доложили дону обо всем. От обвинений Данте избавили ценой огромных денежных сумм, не дав делам уйти в суд.
И на протяжении всех юношеских лет его ревность к Кроссу Де Лене все возрастала. Кросс вырос высоким, невероятно красивым юношей, любезным и обаятельным. Все женщины в клане Клерикуцио обожали его, прямо-таки сюсюкали вокруг него. Кузины флиртовали с ним, хотя никогда не уделяли подобного внимания внуку дона. Данте в своих ренессансных шапочках, озорной и насмешливый, невысокий и ужасно мускулистый, просто-напросто пугал этих юных девушек. Данте был чересчур умен, чтобы не заметить этого.
Когда Данте брали в охотничью хижину в Сьерра-Неваде, он больше наслаждался ловлей капканами и силками, чем стрельбой. Когда же он влюбился в одну из кузин, что было совершенно естественно в тесном кружке клана Клерикуцио, то начал домогаться ее чересчур прямолинейно. И еще он был слишком хорошо знаком с дочерьми солдат Клерикуцио, живших в Бронксе. Наконец, Джорджио, игравший роль поучающего и карающего родителя, свел его с владельцем высококлассного нью-йоркского борделя, чтобы малость утихомирить.