Последний довод главковерха

И вот наш небольшой обоз угонистым шагом катил на северо-запад. В этот раз я был не номинальным, а реальным командиром, все было на мне, и прокладка маршрута, и разведка, ближняя и дальняя, что было для меня обычным. Но и, кроме того, приходилось через возниц контролировать состояние лошадей, повозок и упряжи, и состояние самих бойцов, в первую очередь их ног, старшина Джалибек, отличный минометчик, в вопросах организации похода оказался еще слабее моего, попытавшись, например, несмотря на возражения моего ямщика посадить людей на и без того перегруженные повозки. Впрочем, особых проблем при нашем передвижении не возникало, где можно, мы шли по дороге, где нельзя, сворачивали в степи и перелески, огибая овраги по пологим устьям или обходя их с вершинок, краями проходили крупные села, а мелкие деревни и хутора проходили сквозь, пару раз притормозив, чтобы напоить лошадей.

В целом беззаботный характер продвижения давал мне время поразмыслить о причинах, толкнувших меня в эту экспедицию. С некоторых пор возможное попадание в госпиталь перестало меня смущать, продемонстрировав свою исключительную полезность комполка Дергачеву да и комдиву Некрасову, я перестал опасаться, что затеряюсь там, и по выписке окажусь в окопах рядовым пехотинцем. Напротив, я был уверен, что и на госпитальной койке мои командиры постараются сами не упустить меня из виду, и проконтролируют мое возвращение в свою дивизию и родной полк.

Да, в госпиталь отправиться было можно, да и в отступающем полку, на прежней роли остаться. А вместо этого я вдруг, во многом неожиданно для себя, бросился в рискованный рейд. Зачем, ведь раньше я не особо рвался громить немцев, и правильно сказал Дергачев, в одиночку войну мне не выиграть? А по-настоящему, причина была одна, и если сразу, в разговоре с майором я ее внутренне не сформулировал, а просто почувствовал интуитивно, то сейчас, на досуге разложив все по полочкам, и выразив в словах, я даже загордился собой. Просто очень уж достали меня эти птенцы Геринга именно своей наглостью и неуязвимостью, очень неприятно было, царя на земле, чувствовать свою полную беспомощность перед угрозой с неба. Мне было обидно, а мужики не прощают обид. Я был мужиком, и шел поквитаться за обиду.

Быстрое отступление советских войск могло сильно вмешаться в мои планы, ведь если фронт ушел на восток, вслед ему немцы перенесут и аэродромы. В ближайшие дни они наверняка начнут строить несколько новых гораздо восточнее, или используют для этого оставленные советские, и может получиться так, что пока я иду за ними на запад, фашисты перебросят самолеты на восток, через мою голову. Скорее всего, так и будет, нет, не скорее всего, переброска состоится неизбежно, вопрос когда, и я надеялся, что несколько дней у меня есть, и пару-тройку аэродромов я накрыть успею по старым адресам.

— Стой! — Скомандовал я своему вознице, и весь обоз встал на выезде из трехдомового хутора, через который мы проехали, не останавливаясь.

— Что случилось? — Джалибек, как старший по званию, командир минометной батареи и мой заместитель подошел ко мне выяснить причину остановки.

— Там два уродца полезли на чердак с винтовкой, наверняка собираются пошалить нам в спину. Боец, возьми МГ, дашь вон по тому слуховому оконцу длинную по моему сигналу.

— С пулеметом сподручней мне, товарищ Лапушкин! — Отменил мое распоряжение белобрысый вихрастый паренек, схватил ручник и, пристроив сошки прямо на повозку с двумя сотнями мин, широко расставил ноги, приложился к прицелу, примериваясь. — А ты, Ванек, вторым номером, ленту держи!

Вообще, можно было за время движения и узнать, кто за что отвечает, вот, например, за пулеметы. По уму, это надо было еще до выступления выяснить, и держать в голове, не смеша людей дурацкими приказами. Впрочем, бойцы хорошо знают мне цену, и, посмеиваясь над подобными проколами, в остальном шуток в отношении меня не позволяют.

— Возьми прицел выше окошка на полметра!

Черт, второй из террористов задержался на лестнице, отпустив первого с винтовкой далеко вперед. Теперь, если зацепить одного, второй уйдет, ну и ладно, нам только свою безопасность с тыла обеспечить.

— Огонь! — Не дожидаясь, пока стрелок подойдет к окошку вплотную, заляжет и увидит нацеленный на него пулемет, скомандовал я.

Очередь пуль на тридцать вгрызлась в доски фронтона, щепя их на лучины, незадачливый террорист поймал грудью и животом не меньше пяти пуль, и безжизненным мешком костей рухнул в песок потолочного перекрытия.

Хуторская ребятня, выбежавшая вслед за нами на улицу, метнулась по дворам, возле будки на цепи залился хриплым подвывающим лаем старый кудлатый кобель.

— Чудненько, отличная работа, парни, спасибо!

— И тебе спасибо, друг, отработал, как родной! — Снимая с повозки, похлопывает дырявый кожух пулемета белобрысый парень.

— Что там, Лапушкин, как оно? — Обступили меня красноармейцы жадно выпытывая подробности.

— Нормально там, смотрит, урод, стеклянными глазами в соломенную кровлю снизу, и ничего не видит. Поехали!