Последний довод главковерха

Если меня положат к больным в общую палату, вряд ли кому будут интересны мои ценные сведения по дислокации встречных и поперечных немецких подразделений, и корректировать огонь минометов мне никто не позволит, а без всего этого мы просто пропадем.

— У меня в батальоне триста штыков, из них полностью здоровых пятьдесят. — Посвящает нас в свои дела Попырин, чтобы мы прониклись и помогали ему сознательно. — Лежачих больше полутора сотен, многие ранены вчера и сегодня повторно, перевязочных материалов остро не хватает. Кроме того, позавчера к нам присоединились беженцы с разбомбленных поездов, отогнанных в тупик, чтобы пропустить эшелоны с военными грузами. Это почти пятьсот человек, в основном женщин и детей, конечно, и среди них тоже много раненых после вчерашних и сегодняшних обстрелов.

До вечера мои бойцы помогали окруженцам в сборе повозок и подготовке к движению. Немцы больше не пытались досадить нам, дополнительных сил у них в этом районе не было, а наличных явно не хватало, чтобы разобраться с нами. Будущие мои действия с трудом поддавались планированию, теперь, когда у нас снова были минометы, и пополнился запас мин, мы могли сильно поактивничать на немецких коммуникациях, и причинить массу неприятностей их тылам. Более того, можно, и даже нужно было вернуться к изначальной задаче, разгрому вражеских аэродромов. Уже несколько последних дней при движении на восток над нами перестали летать немецкие самолеты, и объяснение этому могло быть только одно, фашики все таки перебросили их ближе к фронту.

Да, способны мы были на многое, не могли же только одного, бросить во вражеском тылу толпу беззащитных, по большому счету, людей. Хочешь, не хочешь, придется сопровождать их до линии фронта, и вывести на ту сторону, опекая ненавязчиво и аккуратно, может даже незаметно. Хреновость тут в том, что командование окруженцев не примет мои советы по прокладке маршрута, и это добавит нам сложностей при движении. Как долго продлится наша миссия сопровождения, сказать было сложно, фронт был очень далек и, скорее всего, быстро отодвигался все дальше, а колонна беженцев и обоза раненых вряд ли пойдет достаточно быстро. Отсюда и мои неясные, как я уже сказал, планы, привязанные к маршруту и скорости движения окруженцев. Чтобы обеспечить их безопасность и рассеивать немцев, мешающих движению, мы приложим все силы, а получится ли при этом обижать тех фашиков, что покажутся в досягаемой близости, но при этом останутся несколько в стороне, посмотрим.

К вечеру Попырин закончил формирование колонны, и тогда же немцы подбросили мне информацию к размышлению, в виде тройки пикировщиков, прилетевших отомстить за минометный погром, и отбомбившихся по готовым к выступлению окруженцам так, что тем пришлось отложить выход до глубоких сумерек. Меня в этой бомбардировке интересовало то, что самолеты прилетали с востока, и улетели обратно на восток. И это означало, что аэродром их базирования, гори он синим пламенем, окажется поблизости от нашего пути, а мне представится прекрасный случай нанести ответный визит.

Наши повозки, моя и еще три, которые мы отстояли от изъятия Попыриным практически угрозой перестрелки, и потом набили трофейными минами, стоят далеко в стороне от лагеря окруженцев, рядом с позицией немецких минометчиков. Зачем сюда Джалибек ведет комбата, да еще в сопровождении кавалерийского старлея, сейчас узнаем.

— Отвернитесь, товарищ командир! — Джалибек принес под мышкой шахматную доску, положил ее на повозку и высыпал фигуры. Сеанс игры вслепую? С этим у меня трудно, но если буду подглядывать…

Джалибек расставляет фигуры перед моим затылком, причем в совершенно безумном беспорядке. Командиры смотрят на происходящее с любопытством и недоверием, причем Попырин больше с недоверием, а кавалерист с преобладанием любопытства.

Джалибек закончил колдовать с расстановкой фигур и выпрямился, взглядом предоставляя право первого хода Попырину.

— Какая фигура стоит на поле цэ пять, товарищ Лапушкин?

А, демонстрация сверхспособностей, как только Джалибек уговорил их выделить время на такую хрень.

— Черный слон, товарищ старший лейтенант!

— Попырин, так это же офицер! — Ловит меня на ошибке кавалерист.

— Правильно называть «слон», а офицер, это…, — пытаюсь я провести урок шахмат.

— Тихо! А на е три что?

— Белая ладья. Или турка. — Поспешно добавляю я, сейчас еще скажут, что ферзь не королева, и зачет не поставят, гроссмейстеры хреновы, Крамарова на них нет, доску на уши одеть.

— Ладно, а если так? — Шагнул к доске кавалерист.

— Товарищ кавалерийский старший лейтенант переставил черного коня с дэ шесть на эф один. Левой рукой. — На всякий случай уточнил я.

— Хорошо. Скажите, о чем мы говорили со старшим лейтенантом, когда шли сюда?

— Так нечестно, товарищ старший лейтенант, — вмешивается Джалибек, — товарищ Лапушкин только видит, а не слышит, я же сразу сказал.

— Давайте так попробуем. Не оборачивайтесь.

Комбат сдвигает в сторону шахматную доску, достает из планшета карту и разворачивает ее.