Последний довод главковерха

— Авангарда Михайловича. — Простодушно добавил я, прикалываешься, полковник, я тебе подыграю.

Водитель глазом не моргнул, зато сидевший рядом со мной усатый мужик с четырьмя полковничьими прямоугольниками в петлицах и красной звездой политработника на рукаве внимательно посмотрел на меня умными глазами.

— Так это Вы, Авангард Михайлович, сорок самолетов на аэродроме сожгли?

— Повезло! — Фыркнул полковник-артиллерист. — И вообще, героя ему завернули, сведения сочли недостоверными.

— Чины людьми даются, а люди могут обмануться, — пожав плечами, цитирую я классика, «героический» облом меня не задевает совершенно, чины и награды меня вправду не интересуют, в отличие от денег. Но и тут странная страсть, я тащу к себе все, до чего могут дотянуться руки, но никогда не трясусь над полученным. Это дело надо обдумать на досуге, почему меня так захватывает процесс, и не интересует результат, нет ли здесь психического отклонения. Кстати, пока машина не вынесла меня за город, глянуть, что там поделывают Бася и Оксана.

Ничего примечательного, Бася лежала, как и прежде, завязанная в простыни, и лежать ей предстояло до близкого уже вечера. Надеюсь, трупы в доме и возле, а также собственный использованный вид помогут ей убедить чиновника-мафиози в реальности сочиненной ею истории.

Оксана же просто сидела на вокзале в окружении себе подобных, и по тому, как оживленно она общалась с некоторыми из беженцев, было ясно, что девушка не пропадет, помогут друг другу и в перетаскивании тяжестей на вокзале, и потом в дороге. Меня вдруг задело ее спокойствие, сидит себе и не переживает, что рассталась со мной, возможно, навсегда. А ведь стоит ей поменять фамилию, пусть и не специально, а выйдя замуж, я ее уже никогда не найду. Я прислушался к внутренним ощущениям, нет, факт возможной потери денег меня нисколько не волновал.

— Но штаб корпуса он разгромил! — С удовольствием продолжил политический полковник, пикировка с артиллеристом доставляла ему наслаждение, ясно, что тот изрядно достал комиссара своим буйным темпераментом.

— Случайно вышел на штаб, стрельнул пару раз, да сбежал!

— Ну, и еще пару полков пехоты покрошил. — Скромно заметил я, и добавил под нос. — Раз везенье, два везенье, помилуй бог, а где же уменье?

Политический негромко рассмеялся, и легко ткнул меня в плечо кулаком, а Винарский сел было прямо, изображая обиду, тут же повернулся к нам обратно, коленом выдавив рычаг коробки передач на нейтралку. Привыкший к таким проделкам начальника водитель невозмутимо выпустил руль, двумя руками спихнул мешающее ему колено, и снова включил скорость.

— Что там зря болтать, минометы не артиллерия. С твоими руками, Лапушкин, нечего возле минометов топтаться. Я тебя заряжающим поставлю, вот где настоящее дело, хватит дурака валять.

Всю жизнь мечтал ворочать неподъемные железяки, спасибо, полковник! Любопытно, с чего он меня подобрал, аж капитана выбросил из машины под надуманным предлогом. Интересует «легенда» шестого корпуса, хочет посмотреть поближе, что за человек? Или есть желание развенчать голого короля, как в прошлый раз? А может, напротив, стало неловко за тогдашний нелепый наезд, и сейчас замаливает грехи? Плевать, доеду на фронт в относительно комфортных условиях, и то хорошо, а если не срастется с Винарским и вернусь в родной полк к Дергачеву, то и вовсе замечательно. Так что вполне могу себе позволить поспорить с грозным полковником, пусть и ради чистого троллинга.

— Товарищ полковник, я полком командовал, а Вы меня в заряжающие! Меньше, чем на командира батареи я никак не согласен!

— Командиром батареи? Да что ты умеешь и знаешь, чтобы батареей командовать? Ты ж даже простой параллельный веер построить не в состоянии, да и не знаешь, что это такое! Артиллерия — это каста, там посторонних нет, туда кого попало не пускают!

— Да уж, это не пехота какая обдристанная, тут статья другая, особливая! — Деланно соглашаюсь я, вспоминая славного пограничника Назара Рябинина, невольно взгрустнув при этом.

Полковник в упор смотрит на меня, оценивая степень серьезности моих последних слов, а потом, решив, что своим согласием я снимаю свои претензии на командование батареей, переводит разговор на интересующую его тему.

— А чего это тобой, друг Лапушкин, особисты интересовались?

Этот простой вопрос, на который мне ответить нечего, привлекает внимание не только второго полковника, но и индифферентного ко всему водителя.

— Мутная история, я тебе доложу…, — глубокомысленно тянет Винарский.

— Почему мутная, — не выдерживаю я спокойно-отстраненной позиции, которую собирался занять для самозащиты, Панкин тоже намекал на странности особистов.