Дебора бросила на меня еще один долгий взгляд, и на мгновение мне показалось, что она так и сделает. Однако она тряхнула головой и со свистом выпустила воздух сквозь зубы.
– Ладно, – буркнула она. – Так или иначе, это не моя проблема.
– Дебора…
– Не старайся, – бросила она. – Мне насрать. – И она, отвернувшись, достала свой мобильник.
Мне приходилось бывать на месте множества убийств, как по профессиональным, так и по личным интересам, но еще ни разу – в качестве того, кто обнаружил тело. Да и подозреваемым мне еще ни разу не случалось оказываться, даже в тех случаях, когда я был виновен. Как оказалось, ощущения при этом заметно отличаются от прежних, и мне они не понравились – особенно с того момента, когда на место убийства прибыл детектив Андерсен.
Первое, что сделал Андерсен, – это вытолкал Дебору за дверь, после чего принялся топтаться по трейлеру, и шипеть себе под нос, и рычать на Анхеля-Не-Родственника, который приехал искать улики. Когда же он наконец занялся мной, то делал это не так, как полагалось бы в отношении коллеги, оказавшегося в сложной ситуации. Нет, он взял меня за локоть и прислонил спиной к холодильнику. Мы стояли так, а он злобно буравил меня глазами. Я вежливо ждал, но он продолжал играть в гляделки, словно надеялся размягчить меня настолько, что я сознаюсь в чем угодно.
У меня в кармане зачирикал телефон. Я потянулся за ним, но Андерсен перехватил мою руку. Я взглянул на него, подняв бровь; он мотнул головой. Я не видел повода сцепляться с ним, поэтому плюнул на звонок и стал смотреть на него в надежде услышать нечто дельное. Напрасная надежда – но в конце концов он тряхнул головой и осклабился.
– Одеяло, говоришь? – произнес он.
До меня не сразу дошло, что Андерсен имеет в виду. Должно быть, это отразилось на моем лице, потому что он продолжил:
– Ты говорил, что защищаешь ее. – Он снова оскалился. – Как одеяло.
Вообще-то, когда тебя допрашивает детектив, всегда разумнее сохранять вежливость и кротость, но смерть Джекки лишила меня кротости, да и его дешевые подначки взбесили уже достаточно, чтобы терпеть их и дальше.
– Кажется, ты говорил, что найдешь убийцу, – отозвался я.
Он чуть покраснел и покачал головой.
– Может, уже и нашел, – сказал он, и на этот раз сомнений в смысле его слов не оставалось.
– Не нашел, – заверил я его.
– Да-да, – кивнул он. – Если не считать того, что это всегда делают любовники, а?
– Конечно, – хмыкнул я. – Даже когда жертву преследовал маньяк, убивавший прежде и поклявшийся убить ее. Разумеется, проще подозревать любовника, а не маньяка. По крайней мере, – добавил я, – тебе проще.
Андерсен испепелил меня взглядом и явно решил, что ему необходимо произнести что-то в ответ – что-нибудь особенно остроумное и сногсшибательное. Однако, как мы уже знаем, остроумие и детектив Андерсен – две вещи несовместимые, поэтому он просто продолжал злобно пялиться на меня, пока не сообразил наконец, что никаких свежих мыслей в его голову так и не придет. – Я тебя еще не отпустил, – огрызнулся он и отошел порычать еще немного на Анхеля.
И он меня не отпустил. Еще долго не отпускал. Почти час я стоял там, глядя на его бестолковое топтание. Иногда он ловил на себе мой взгляд и отвечал своим, злобным, но ничего другого не происходило.
Я не возражал. Если честно, я даже обрадовался тому, что расследовать убийство Джекки назначили Андерсена, а не кого-нибудь вроде Деборы, кто мог бы действительно раскрыть это дело. Я не хотел, чтобы его раскрыли слишком быстро. Кто бы ни совершил это, он совершил это не только с Джекки, но и со
Поэтому я стоял, прислоняясь спиной к холодильнику, смотрел на топчущегося Андерсена – живое воплощение Имитации Бурной Деятельности – и обдумывал то немногое, что знал об убийце.
Во-первых, я знал, что это не Патрик. Однако кроме меня этого не знал никто, поэтому кто-то другой вполне мог использовать эту историю с маньяком в качестве прикрытия. И ведь уже использовал, если исходить из того, что Джекки убил тот же, кто лишил жизни и Кэти. Я поразмыслил над этим и почти сразу решил, что так оно и есть: глаз у Кэти вырвали, а смысл это имело делать только в качестве отвлекающего маневра. Нет, обеих убил один и тот же человек.
Значит, улики я мог искать не в одном, а в двух убийствах. Будь я оптимистом, это ободрило бы меня, потому что в двух убийствах и улик вдвое больше. Однако судя по тому, что я знал о своем оптимизме, его во мне не осталось и следа – только горький осадок.