Последний дубль Декстера

Глубокий вдох, возвращающий голове уверенность и ясность, и холодная вечерняя темнота окутывает нас теплом и освещает путь, и ночные ароматы бьют в ноздри, и все ночные шорохи и шепоты сливаются в барабанный бой охоты, и мы идем под этот бой вперед, вперед…

Медленно, осторожно, шаг за шагом подбираемся мы к Дому. В гостиных у соседей мерцают телевизоры, и все вокруг нормальненько, все так, как должно быть, все тип-топ, все чики-пики – все, кроме дерзкого Монстра, медленно спешащего навстречу приятному вечеру с милыми развлечениями, не совсем обычными для этого сонного пригорода.

Мы уже добрались до ограды, и все до сих пор так, как выглядит обычно, как этому положено, и мы делаем остановку для верности, а когда все и дальше выглядит как обычно, мы бесшумно ныряем в темноту палисадника и медленно, плавно скользим вдоль ограды в сторону заднего двора.

Все так же, беззвучно, мы рывком пересекаем единственную освещенную полоску газона и останавливаемся за стволом лайма в десяти футах от клетки бассейна, там, где с каркаса свисает большой кусок оторванного пластика, и мы стоим там и не делаем ничего, только переводим дух, и ждем, и прислушиваемся, и присматриваемся.

Проходит несколько минут, а мы не двигаемся с места и не издаем ни звука; мы терпеливы, как и положено хищнику. Ничего не происходит. Ни звука, ни вида, ни запаха, но мы все равно не шевелимся, только ждем и наблюдаем. Отсюда хорошо видно боковую стену дома; в одном окне что-то неярко мерцает – скорее всего, источник света находится не в этой комнате. Так, смотрим на задний фасад. Вот она, наша дверь, а рядом другая – откатная, стеклянная, и еще окно. В этом последнем окне горит яркий свет, а сквозь стеклянную дверь видно еще один, неяркий, от поставленной на пол лампы.

Но ближе к нам, в нашей двери, нет ничего, кроме лишенной света тени, и ничто не шевелится, и нас охватывает радость за то, что все верно, все готово, все снова так, как нам хотелось, как всегда, когда мы выходим на охоту. И наконец, когда довольно долго уже в доме нет никакого движения, мы трогаемся с места, из теней у бассейна, по желтеющей траве газона под козырек над дверью.

Мы останавливаемся, взявшись за дверную ручку и прижавшись ухом к дверному полотну: ничего. Ничего, кроме негромкого шелеста кондиционера. Все тихо, все готово и ждет, и вот теперь мы достаем из кармана ключ от Нашего Нового Дома – что новее, больше, светлее и ярче нашего старого, дома, готового к замечательной семейной жизни, которой в нем никогда больше не будет, потому что эта мечта строилась в клубах кальянного дыма, на призрачных картинах галлюцинаций, полных надежды, и это заблуждение развеялось как мираж… да оно и было миражом. И все, что от него осталось, – холодная зола. Но это не важно. Важно только одно: эта ночь, и этот нож, и Нужное Мгновение.

Вот оно: Декстер с ножом в руке и его цель. Всего остального больше нет, только это скольжение сквозь тень, внезапный удар, холодный отблеск лезвия в темной комнате, а потом сдавленные стоны по мере того, как Истина медленно, злорадно прорывается сквозь завесы и принимается за дело. Вот что важно, что было и что будет, и в мире нет ничего, кроме этого Темного Предназначения, и нет другого времени, кроме сейчас, и мы вставляем ключ в скважину, и после одного оборота дверь медленно открывается.

Дюйм, другой, третий… дверь медленно, осторожно приоткрывается на шесть дюймов, и мы снова делаем паузу. Ни движения, ни звука, никаких признаков ничего, только темные стены с исходящим от них слабым запахом краски.

Все так же медленно и осторожно мы открываем дверь шире, достаточно широко, чтобы боком проскользнуть внутрь, и мы так и делаем, и в мгновение, когда мы пытаемся бесшумно закрыть ее за собой, мы слышим хруст падающего на пол арбуза: БАМЦ, и темная комната вокруг нас вдруг вспыхивает сверхновой звездой, а затылок пронзает ослепительная боль, и падая лицом вперед из тупого удивления в полную боли черноту, мы успеваем еще исполниться ужасным осознанием нашей совершенной безмозглости, а гаденький голосок самосознания шепчет на ухо: А я ведь предупреждал!

И в последнее мгновение перед тем, как чернота окончательно захлестывает все, кроме жалости к себе, я слышу другой тонкий голосок – знакомый, капризный и полный яда голос одиннадцатилетней девочки, и голос этот звучит непривычно властно:

– И вовсе не обязательно было бить его так сильно…

А потом – к счастью для меня или для тех беспомощных ошметков, которые от меня остались, за руль садится черная пустота, правящая в бесконечный, лишенный жизни туннель.

Глава 35

Довольно долго не было ничего, кроме темноты. Ничего не шевелилось, а если и шевелилось, то я все равно не мог это увидеть в темноте. Только лишенная времени, дна и мыслей, формы и цели чернота – и мне это нравилось.