Последний еврей Багдада

— Ты знаешь, о чем я. Пусть Хамид на пару дней умерит свои аппетиты.

— Я кручусь вокруг него, но до конца он мне пока не доверяет. Вот как ты себе представляешь это? Подойду я к нему и скажу: милый пахан, тут одним хорошим людям — шпионам греческим — надо, чтобы караван добрался до места без происшествий. Ну редкая же бредятина!

— Придумай что-нибудь. Верблюды Арианта должны дойти до Дамаска без приключений. И завтра у Фаона важная встреча с осведомителем. Я иду с ним. Пусть твои люди нас прикроют.

— Это сделаем. Сам проконтролирую. Где и когда сходняк?

— В полдень на площади Живота.

— Вот здорово — и поем заодно.

— А ночью сегодня — праздник, — напомнил Элай, — Фаон бежит. Там будут все. Приходи посмотреть.

Глава XII. Нищий царедворец

О, быть бы мне таким же, как они!

Их кони мчат, безумны и строптивы,

и на ветру вздымаются, как гривы,

простоволосых факелов огни.

Райнер Мария Рильке, "Мальчик", пер. А. Сергеева

Ночная свежесть приятно ласкала разгоряченное тело. Набегавшая узкая тропа едва угадывалась в свете трепещущего на ветру факела. Ровное, глубокое дыхание насыщало жизненной силой. Атлет испытывал наслаждение. Его пронизывали восторг и упоение, волнами накатывала эйфория.

Кто бы ни был его неизвестный папаша, одно хорошее от него Фаону все же досталось — роскошные волосы. Не черные, как у Мекона, и не светлые, как у некоторых из его соотечественников, а пепельно-каштановые. Не вьющиеся, как какое-нибудь руно, а прямые, как конская грива. Не жесткие, как пересушенное сено, а мягкие, как трепещущий на ветру ковыль. Сверстники в детстве дразнили "Чалым". Прозвище прицепилось. Сейчас-то уже он ничего плохого в нем не видел, а раньше из-за казавшейся обидной клички, бывало и не раз, что ввязывался в драку.

Во время рукопашной длинные волосы мешали. Противники так и норовили схватиться за них, а это — больно. Поначалу приходилось терпеть, а потом он нашел выход. По примеру профессиональных борцов, которые перед боем натирали себя маслом, Фаон стал наносить масло и на волосы. Эффект был двойным. Во-первых, локоны теперь скользили между пальцами. Во-вторых, смазанные они переливались на солнце и блестели, как расплавленный свинец, а ночью при искусственном освещении — таком, как, например, сейчас — приобретали медно-бронзовый оттенок.

Одного только опасался Фаон: как бы не подпалить развевающуюся на ветру шевелюру. Факел следовало держать повыше.

В том, что прибежит первым, сомнений уже не было. На небольшом подъеме он обернулся: ближайший преследователь отстал шагов на пятьсот, а за ним еще шагах в двухстах мерцала плотная цепочка огней.

Эти ежегодные состязания учредил когда-то на заре человечества сам Прометей, и победителю вручали лавровый венок. А еще здесь, в Вавилоне, где царили более свободные нравы, чем в греческих колониях и метрополиях, на празднике позволено было присутствовать женщинам. Она, — мечтал Фаон, — посмотрит на триумфатора совсем по-другому. Не вскользь, как обычно, не сквозь него, а прямо в глаза. Увидит, каков он на самом деле и улыбнется. Не дежурной своей улыбкой, предназначенной для рыночных барыг, а искренне, так как только она умеет.

Толпа у алтаря Афины приветствовала его радостными воплями. Агния стояла на склоне холма среди других женщин и тоже что-то кричала. Даже если бы произошло невероятное, и Фаон смог отвести взгляд от дорогого ему лица, то все равно он вряд ли бы разглядел в толпе греков пару мужчин, которым было не место на этом торжестве.

— Макута, ты орешь громче всех. Хватит уже, — произнес один из них.

— Вы не поверите, мой господин, но это помогает забыть о холоде, — слуга Ферзана поежился. — Нелепые синие гимантии, что мы напялили, ничуть не согревают. Как только греки таскают эти куски ткани, прикрывающие тело сверху, но оставляющие путь для потоков ледяного ветра снизу! Я постоянно думаю о том моменте, когда смогу снять с себя эту женскую одежду и вновь надеть комфортные и главное теплые шаровары.

— Как много людей! Я и не предполагал, что в Вавилоне живет столько выходцев из Эллады.

— Я узнавал, на этот праздник они съезжаются со всей сатрапии, — пояснил Макута, — их здесь сейчас никак не меньше десяти тысяч.

— А ты предлагал поступить со всеми ними, как с преступниками, — напомнил Ферзан.

— И до сих пор уверен, что моя идея заслуживает большего внимания, чем вы уделили ей. Разбить провинцию на части, а город на квадраты. Взять от каждого района по паре заложников и пытать до тех пор, пока не признаются, или община сама не выдаст заговорщиков. Тут важно не отступать и повторять всю процедуру до тех пор, пока результат не будет достигнут. Если мы делали так в Бактрии с кочевниками, то почему нельзя поступить также и с греками?