Последний фаворит (Екатерина II и Зубов)

Морков даже поежился от тяжелого, продолжительного молчания, наступившего после его чтения, и с легким вопросительным звуком поглядел на регента.

Тот, держа сложенные руки на обширном животе, непроницаемый, холодный и необычно серьезный, только повел глазами в сторону короля, как бы поясняя, что слово за ним.

Не сразу решился поднять Морков глаза на юношу. Даже ему теперь показалось, что отсюда грозит что-то недоброе, неожиданное, что может разбить все хитрые планы, может опрокинуть старания и мудрые ходы многодневной политики.

И он угадал.

Король заговорил холодно, властно, хотя и негромко:

– Должен признаться, граф, я удивлен. В этом договоре есть вещи, о которых не было ничего условлено между императрицей и мною при последнем свидании нашем. Поэтому я вынужден задать вопрос: от нее ли вы докладывали мне эту бумагу для подписи?

Юркие, острые глаза Моркова остановились, словно он увидел что-то очень опасное. Но тем не менее он с поклоном произнес:

– Конечно, сир.

– В таком случае передайте императрице, что я не могу этого подписать! Именно двух пунктов. Что касается религии княжны, я говорил императрице… Я не намерен стеснять личной свободы и убеждений. Пусть исповедует веру отцов. Но иметь ей в королевском дворце свою часовню с особым причтом – этого нельзя. И кроме того, шведская королева публично должна следовать всем предписаниям религии, господствующей в моей стране, лютеранской! Второй пункт, секретный, относительно союза Франции, тоже не приемлем. Для вас не тайна, что нами раньше подписан именно с Францией дружеский, мирный договор… Я все сказал. Так прошу передать государыне.

Молча, убитый, растерянный, собрал бумаги Морков, откланялся и вышел…

Стрелой кинулся он к Зубову, вызвал его и, доложив все, ждал, что теперь сделает, как прикажет действовать фаворит.

– Это вы втянули меня, – прошипел сначала Зубов. – Вы уверили, что мальчик уступит… Ну, теперь поезжайте, уговаривайте. Возьмите с собой кого-нибудь. Императрица уже волнуется. Час прошел… Их нет. Я ей скажу, что вышла заминка с договором, что они сейчас прибудут… Спешите скорей… Возьмите Безбородку, Будберга, кого хотите… Скорей!.. – И, приняв спокойный, холодный вид, Зубов вернулся к императрице, стал ей что-то успокоительно шептать.

Все сидящие и стоящие кругом тоже тревожились, удивлялись отсрочке. Восковая бледность легла на личико княжны. Синие круги обрамляли печальные, напуганные глаза.

Бабушка подозвала внучку и шепнула ей:

– Пустяки. Он здоров, сейчас приедет… Там какие-то формальности договора. Он скоро явится. Будь умницей. Держись бодрее!

В это время Морков уже снова явился к королю в сопровождении целой блестящей свиты. Безбородко, Будберг, Шувалов, Нарышкин явились образумить короля, просить Штединга, регента, шведов, чтоб они повлияли на юношу.

– Ваше величество, – робко, смиренно, совсем новым тоном обратился к нему Морков, – извольте сами рассудить… Императрица в тронной зале… Окружена всем двором… Столько чужих, совершенно посторонних лиц. Ни о чем важном с нею сейчас говорить нельзя… невозможно, ваше величество… Сами подумайте… Императрица ждет вашего появления… Ваше величество не пожелаете такого разрыва, который явится небывалым… неслыханным оскорблением для императрицы… для великой княжны с ее семьей… Для целой империи, ваше величество, это явится тяжкой, ничем не смываемой обидой…

– Да покарает меня Господь и святой Георгий, если я думаю оскорблять императрицу, ваш народ или тем более великую княжну Александрину. Я явлюсь, куда зовет меня мой долг, мое королевское слово. Но подписать того, чего не надо, я не подпишу! И пусть сам рок, в который я верю, решит, прав я или нет. На себя принимаю последствия всего, что происходит в настоящую минуту, хотя должен сказать вам, господин Морков, – с нескрываемой неприязнью, глядя на креатуру Зубова, прибавил король, – я за тяжесть этой минуты вины не принимаю на себя. Не мною создано настоящее положение. Итак, могу я ехать?

– Без подписания брачных статей?.. Вряд ли, ваше величество… Я не знаю… Я ще попробую… Я сейчас…

Пока Морков мчался снова к Зубову, все приехавшие с ним стали убеждать короля изменить решение.

Юноша молчал или отделывался короткими ответами:

– Я не могу. Мы с императрицей вырешили условия. Других я не приму…

– Но это, очевидно, недоразумение. Все выяснится… Потом…

– Потом я и подпишу, когда договор будет ясный…

Шведы с Штедингом подошли к королю и стали с ним говорить, тоже склоняя к уступкам.

– Отчего вы молчите, ваше высочество? – обратились русские к регенту. – Скажите ваше слово…

– Боже мой! Разве я не говорил?.. Он такой упрямый… Вот сами увидите. Я еще попробую сейчас…

Он подошел к королю, взял за талию, и оба пошли по комнате.

Герцог о чем-то негромко, убедительно толковал королю.

Русским казалось, что он уговаривает его согласиться.

Шведы, успевшие уловить кое-что, удивленно переглядывались.

Вдруг Густав, освободившись от руки дяди, громко и решительно произнес:

– Нет, нет! Не хочу. Не подпишу!..

И отошел к окну, откинув край занавеса, стал глядеть на людную, оживленную улицу.