Последний фаворит

– Нашел, ваше величество. – И Зубов стал вслух читать: – «Ваше величество собираетесь послать в Москву на командование князя Прозоровского. Это самая старая пушка из вашего арсенала, государыня, и за неимением собственной будет всегда бить в вашу цель… Но одного боюся: чтобы не запятнал кровью в потомстве имени вашего величества…» Какая дерзость!

– Хуже, генерал: неуместное вмешательство. И дерзость иногда бывает кстати. А что не впору и не к месту, то хуже всего! Но я больше по указке светлейшего ходить не стану. Можете быть покойны. За свои подвиги он стоит всяких наград. И дело за ними не станет… Но и я хочу быть свободна. Он это скоро поймет из моих действий. А какие вести у тебя из Ясс? Там дела как будто остановились? Сухопутная кампания – не морская. Зима – самое время для боев.

– Я, государыня. Вы знаете мое глубокое восхищение талантами господина фельдмаршала. Но любовь моя к родине и к вашему величеству не позволяет таить и о тех, конечно, неважных слабостях, которые мешают светлейшему достичь высших степеней славы… покрыть славой имя и оружие вашего величества. И я все скажу, что мне пришлось узнать… Хотя бы и пришлось вести обвинение.

– Никаких обвинений. Говори прямо. Я вижу, как ты добр и привязан ко мне… Не виляй только. Со мною будь всегда начистоту. Это первое твое правило быть должно. Что же? От кого получил вести? Наш мальчик пишет, должно быть? Говори…

– Не только Валериан… Генерал Суворов тоже не очень хвалит распоряжения фельдмаршала, находя, что не совсем они к делу и мало говорят об искусстве вождя.

– Суворов порицает? Это нехорошо… Хотя… нет ли тут посторонних причин? Он давно заглядывает ко мне в руки: нет ли и для него фельдмаршальской шпаги и жезла у меня наготове? Пусть еще отличится немного… Найдем и для этого чудака… красивую игрушку… Пусть потерпит. А Валериан что пишет?

– Все то же. Кутежи… Дамы без числа и всяких наций… Траты непомерные. Игра на десятки и сотни тысяч рублей… Оргии всякие… Словом, не желаю только оскорблять слуха вашего величества… А вести все те же… Причем, смею заверить, что брат не ищет сравнения с князем… Наоборот, удивляется уму его и сетует, что мало в дело применяются такие большие способности великой души…

– Милый мальчик… Я хотела бы его видеть скорее у нас. Неужели тебе не жаль держать брата там, среди опасностей?.. Поди сюда. Ревнуешь? К нему! К ребенку! Не стыдно? Глупый… Ну Бог с тобой. Батюшки, даже слезы проступили на наших красивых глазах! Генерал, это вам вовсе не идет… Успокойтесь… Все будет так, как есть. А может быть, еще лучше… Я осторожно постараюсь напомнить князю. Если начать очень строго, он все бросит и прискачет сюда. Может быть, ты этого желаешь? Нет? И я тоже… Значит, пошлем ему новые награды. Пообещаем еще… Только бы поступал поживее, не погружался бы в свою лень и беспутство… Да, он не может. У этого человека все на широкую ногу. И хорошее, и плохое… Уж такова, видно, его судьба. Ну, поглядим… А пока удача улыбается нам, надо ловить ее ласку. Она редко улыбается людям на земле.

– Вам ли это говорить, государыня? Столько лет счастливого правления. Победы, успехи, слава… И это не дело удачи… дело рук моей государыни, великой Екатерины… достойной наследницы Великого Петра…

– А ты великий льстец и сладкопевец… Тебе бы с Державиным в конкурс вступить. Но я верю, что искренно.

Зубов горячо поцеловал протянутую руку и получил ответный поцелуй в голову.

– Да, кстати: Державин теперь, я слышала, при тебе… Он хлопочет о своих делах. Там ссорился со всеми по службе, где ни сидел. И дела запутал. Как ты ладишь с нашим Пиндаром? Положим, характер у тебя золотой. Еще получше моего Храповицкого, которому все друзья. Но положения ваши разные… Вот что удивительно. Если и дальше так будет, мне только радоваться остается, что Бог послал тебя под конец жизни.

– Государыня, не говорите этих печальных слов.

– Пустое, друг мой. Ко всему привыкать следует. Обо всем надо подумать. Потому и желательно, чтобы ты с князем нашим светлейшим в ладу был. И…

Екатерина остановилась.

Осторожная и недоверчивая даже со своими фаворитами, особенно первое время, когда узнавала их, Екатерина не решалась, говорить ли дальше, но слово сорвалось.

Почтительный, преданный по-собачьи, но словно пронизывающий взгляд маслянистых, красивых глаз Зубова она чувствовала у себя на лице и, подняв твердо глаза, заговорила: