Граф чуть не оступился на крепостной стене, по которой прогуливался в задумчивости и полном одиночестве.
— Дору, ну хватит уже орать! — выкрикнул он с нескрываемым больше раздражением. — Ты ведешь себя, как умалишенный. Я свяжу тебя и брошу в гроб с кляпом, если не заткнешься!
— Я молчу, papá, — ответил выросший рядом с ним сын.
— Валентина?!
И граф, даже сам не поняв, что делает, растворился в ночной снежной завесе…
Александр поднял шаль к самому носу и чуть не прикусил нити клыками. И зачем только он полетел к ней, ведь она звала своего жениха! Дору хотя бы умеет водить машину. Но, но, но… Логика с самого вечера играла с графом злые шутки, что наводило на мысль, что в его возрасте вредно спать допоздна. Однако слух все же не подвел вампира, и тот успел, заслышав на лестнице девичьи шаги, скинуть шаль на колени и вальяжно развалиться в кресле.
Валентина как можно медленнее спускалась в гостиную и повторно пересчитала бы ступеньки, если б Дору не начинал щекотать ей ногтем спину, когда она задерживалась на ступеньке больше пяти секунд. Валентина знала, что до ее стула ровно двадцать один шаг, столько же, сколько ей стукнуло этой осенью лет. Она шла слишком медленно еще и потому что у шапки, которую нацепил на ее влажные волосы Дору, был слишком тяжелый хвост. Лисий! Мех почти не грел голову, скованную ледяным страхом после разговора с женишком.
— Поторопись, дитя, если хочешь застать свой чай хотя бы теплым. Хлеб и мясо, увы, давно холодные.
Валентина не смогла сдержать дрожь, которая расползлась по телу с первым же звуком бархатного голоса графа Заполье, и была благодарна ему за то, что тот не повернул в ее сторону головы и продолжил читать книгу. Он всегда читал в кресле. Он вообще всегда читал!
Она села на заботливо отодвинутый Дору стул и поблагодарила за шаль, которую тот набросил ей на плечи, прежде чем присел рядом и осторожно взял вилку, чтобы с трудом проткнуть ей мясо.
— Похоже, чтение поваренных книг не особо помогает нашему горбуну, — начал Дору громко. — Может, тебе самой показать нам шедевры поварского искусства, или ты боишься спалить замок?
Валентина смотрела в прищуренные глаза юного графа и не понимала, какой реакции ждет от нее Дору. Это что, его новый план — отправить ее на кухню, чтобы издеваться над обонянием несчастного графа? Но рот раскрылся сам собой и выдал просьбу:
— Сбегай, милый, в машину. Там у меня заварные булочки…
— Ты уже съела две!
Валентина вскинула глаза и чуть не вскрикнула, увидев через стол темные глаза графа. Как, как тот за какую-то долю секунды смог пересечь гостиную?! Она не выдержала огненного взгляда графа и уставилась на его бледную руку с двумя огромными, как и ее рубин, перстнями: длинные пальцы продолжали сжимать книгу.
— Papa, позвольте мне принести их, — начал тихо Дору. — А то ведь сливки могут испортиться.
— В нашем-то холоде?
Отец устремил на него испепеляющий взгляд.
— Но она хочет есть, а есть то, что готовит Серджиу, невозможно. Это же настоящая подошва!
Дору демонстративно попытался отпилить ножом кусочек мяса.
— Возьми нож поострее, — осадил его граф, не глядя больше на девушку, будто той и вовсе не было в столовой. — Никакого сладкого больше, ты меня понял?! Она в эти последние дни должна есть только нормальную еду, и чем та будет проще, тем лучше будет для всех нас. Есть разные способы утолять голод, Дору, и не мне тебе напоминать о них.
Повисло молчание, которое должно было разразиться бурей. Валентина пыталась удержать слова во рту, хотя и понимала, что сопротивляться желаниям Дору бесполезно. И вот ее неестественно тонкий голос пропищал:
— В следующий раз я съем все четыре за воротами замка.
Она зажмурилась, словно от вспышки молнии, а когда открыла глаза, то стул, на котором еще секунду назад восседал граф, был пуст. Дору же довольный откинулся на спинку своего стула и принялся стучать по столу столовыми приборами, словно барабанными палочками. Тогда Валентина с тяжелым вздохом положила на хлеб кусок мяса прямо так, целиком, и откусила чуть ли не половину бутерброда за раз. Дору улыбался, глядя на то, как ее зубы мужественно ведут сражение с приготовленной горбуном едой. После победного вздоха Валентина сказала:
— За эти две недели я умяла годовую норму сладкого и наконец-то поняла, как вкусны хлеб и вода. Может, пункт сладкого мы вычеркнем из сценария? Я действительно больше не в состоянии его есть.
— Да ты что! — Дору аккуратно сложил нож и вилку на салфетку треугольником, вместо креста. — Пока в списке раздражителей папочки десерты занимают первое место. Конечно, если ты все же решила…
— Нет! — завизжала Валентина и тут же прикрыла ладонью рот, чтобы уже прошептать: — У меня останавливается сердце, когда он вот так кидается ко мне.