Последний год Достоевского

Следует ещё раз попытаться восстановить события конца 1880-го – начала 1881 года.

Осенью 1880 года Исполнительный комитет утрачивает единственный безопасный канал для свиданий с Клеточниковым – квартиру Н. Н. Оловенниковой. «…Нервы молодой девушки не выдержали… – пишет А. Корба. – Здоровье её расстраивалось всё больше и больше. Она просила себе отпуск, и, наконец, после ареста А. Д. Михайлова её квартира была ликвидирована. Для свиданий с Клеточниковым была назначена квартира Баранникова, но устойчивость и безопасность сношений сразу исчезли»[1314].

Мы помним, что на квартиру в Кузнечном переулке Клеточникова, если верить его показаниям, привёл сам А. Д. Михайлов. Он, очевидно, полагал, что это пристанище – временное, и надеялся как можно скорее приискать более безопасную явку. 28 ноября Михайлов был арестован.

Баранников продолжает встречаться с Клеточниковым и, ненадолго уезжая в Москву, знакомит его с Колодкевичем. После возвращения Баранникова сношениями с «драгоценным агентом» ведают уже двое: оба живут под чужими фамилиями и по чужим паспортам.

«…Как возможно было принимать Клеточникова на квартире нелегального человека, да ещё при неясных условиях знаков безопасности или, может быть, при полном их отсутствии, – это совершенно непонятно»[1315], – сокрушается через полвека А. Корба. «…Это нарушение тем более странно, – вторит ей В. Фигнер, – что Клеточников был очень близорук и не мог видеть знаков безопасности, которые всегда ставились у нас на квартире»[1316].

В свою очередь Корба высказывает предположение, что ни Колодкевич, ни Баранников не успели убрать с окон знаков безопасности – «и последнее обстоятельство привело к гибели… Клеточникова»[1317]. Но каким же образом, спросим мы, ухитрились бы они это сделать, если и тот и другой были арестованы на чужих квартирах, а полиция, посетившая их жилища, естественно, постаралась всё оставить в полной неприкосновенности?

Если знаки безопасности и были в порядке, они лишь маскировали западню.

В 1887 году в Париже вышла книжка «Заговорщики и полиция». Её написал политический эмигрант, автор знаменитого послания Исполнительного комитета Александру III Лев Тихомиров (очевидно, именно его имел в виду Баранников, утешая Николая Васильевича, что «литературные силы все целы»[1318]). Тихомиров пишет: «Годом раньше конспираторы не могли даже и представить, чтобы Клеточников рисковал приходить в квартиру нелегального человека, разыскиваемого полицией»[1319].

Было не до конспирации: «машина заведена», до взрыва остаются считаные недели.

Однако Баранников и Колодкевич не могли не понимать, что они – под ударом. Поэтому на случай провала адрес Клеточникова сообщается ещё одному «дублёру» – члену Исполнительного комитета Анне Павловне. Надо полагать, Николая Васильевича намеренно знакомят с «Елизаветой Ивановной»: легальная Корба должна была подстраховать своих товарищей.

16 декабря А. Д. Михайлов пишет из тюрьмы на волю: «Целую много, много раз Лизавету Александровну»[1320]. Полагаем, что Лизавета Александровна и Елизавета Ивановна – одно лицо.

Вспомним показание Николая Васильевича, что «Елизавета Ивановна» заболела, узнав об аресте А. Д. Михайлова. Это неудивительно: Михайлов и Корба любили друг друга.

«Завещаю вам, братья, – пишет Михайлов на волю перед вечным исчезновением своим в казематах Петропавловки, – любить и ценить моего милого друга, а вашу сестру и товарища, как любили меня»[1321].

Анна Павловна могла считать поручение Исполнительного комитета ещё и своим личным долгом.

Александр Михайлов – Баранников – Колодкевич – Корба: верёвочка становится слишком длинной, чтобы не обнаружился конец.

Почему Исполнительный комитет избирает для подстраховки именно Корбу? Только ли потому, что её имя неизвестно полиции и её пока не разыскивают? Или же такому решению способствовали ещё и другие причины?

Предположим, что, вернувшись в 1878 году в Петербург, Корба продолжает поддерживать отношения с Достоевским (и даже посещает его, как посещала она, скажем, Н. К. Михайловского: одной из нелегальных функций Корбы была связь с «легальными» литераторами). Не по её ли совету и указанию в начале ноября 1880 года Баранников меняет пристанище и обосновывается в Кузнечном переулке? Ведь квартира № 11 удобна не только потому, что соседство с известным, далеко не радикального толка писателем ослабляет возможные подозрения. Она хороша и в том отношении, что к знаменитому жильцу не иссякает поток посетителей (идущих также и в «Книжную торговлю Ф. М. Достоевского»): в случае внешнего наблюдения трудно определить, в какую именно квартиру направился наблюдаемый субъект.