Последний грех

Крах Союза в 91-м обернулся крахом и в миллионах семей, оказавшихся ни с того, ни с сего за границей. Коллеги по работе и ученики из числа местных в одночасье перестали узнавать ее на улице, не здоровались, а то и вовсе кричали вслед: «Уезжайте в свою Россию! Оккупанты! Нечего вам здесь делать!» Некоторое время Нина терпела и крепилась, искренне полагая, что тяжелые времена когда-нибудь пройдут и, все встанет на свои места. Но когда, ее 15-летняя дочь явилась домой в слезах и рассказала, что ее изнасиловал одноклассник, терпение кончилось. Кончилось еще и потому, что «подвиг» насильника мог легко повторить и другой, и третий, и десятый. И ничего им за это не было бы, потому что, жертва была русской, а в милиции и прокуратуре теперь тоже считали, что русским пора уезжать. И Нина, оставив квартиру, работу и все остальное, уехала к двоюродной сестре на Волгу, в Богом забытый городок. И теперь вот, консерваторский преподаватель высшей категории просился на место учителя музыки. Директор представил новенькую коллективу.

Однако и на новом месте щепетильную Нину ждало нелегкое испытание. Жестокими нравами и равнодушием коллег детский дом поразил интеллигентную женщину. Шокировал почти также, как плевок в спину от бывшего ученика. Пытаясь что-то изменить, она решила организовать хор. Детский хор. При этом, совершенно не настаивая на оплате дополнительных часов. Да если бы и настаивала, вряд ли что-то вышло: ставки хоровика в детдоме не было. Но о деньгах Нина не заикалась.

Отбор хористов музыкантша решила провести согласно общепринятых критериев: голос-слух. Дети, впрочем, особой тяги к пению не испытывали. Мальчишки из Пашкиного класса и вовсе петь не хотели, гнусавили и хихикали, а делать хор исключительно девичьим Нина не могла. Ситуацию исправил физкультурник. Гаркнув командным басом, он заставил сорванцев притихнуть, и уж после стал вызвать их по фамилиям. Мальчишки поочередно выводили: «В ополе березка стояла…». Получалось не у всех. Музыкантша стучала ногой, цокала, подпевала, но взбалмошных детей было не успокоить. Приходилось вмешиваться физкультурнику.

* * *

Последним на прослушку был Пашка. Его и вовсе хотели не слушать, уже и звонок с урока прозвенел, но у Нины был недокомплект. Для очистки совести, она вызвала кактуса и попросила.

— Павел, ты можешь спеть строку, которую до тебя пели ребята?

Не говоря ни слова, Пашка открыл рот и пропел: «В ополе березка стояла…». После чего настала очередь открыть рот Нине. На этот раз от удивления. Голос детдомовца до боли походил на вокал Робертино Лоретти.

— А ну, еще! — Нина не верила своим ушам. — Спой что-нибудь еще, что знаешь.

Пашка запел: «В лесу родилась елочка». Но до конца не допел, в остриженную голову полетела скомканная бумажка. Класс давал понять: «Еще на минуту задержишь, получишь темную!» Пашка смолк и опустил глаза в пол.

— Паша, ну?! Что же ты замолчал?! Давай еще!

Но Паша стоял, как истукан, и молчал. Нина умоляюще взглянула на физкультурника. Тот все понял.

— Лагутин, тебе сказали петь — значит, пой! Что еще за молчанка?

Но будущая темная была куда страшнее грозных рыков физкультурника. Пашка не издавал ни звука. Преподаватель посмотрел на пацанов, вздохнул и наклонился к Нине.

— Я, кажется, понял. Этих, — он мотнул головой на класс, — надо отпустить. А его — оставить. Тогда запоет.

— Конечно, Петр Сергеевич. Конечно.

Физкультурник увел класс, а Пашка остался…

На начальную подготовку самородка у музыкантши ушло три месяца. К удивлению директора, считавшего Пашку законченным дегенератом, он стал первым солистом хора. Выиграв районный, а после и областной конкурс художественной самодеятельности, Пашка, как одаренный вокалист должен был отправиться в Москву. На всероссийский конкурс воспитанников детских домов. Нина, придавленная последними невзгодами, воспряла, Пащкин талант возродил в ней тягу к жизни. А сам Пашка, в процессе подъема к музыкальному Олимпу с удивлением открыл новые, доселе неизвестные ему, ощущения. Впервые за свою жизнь он ощутил себя особенным. Но не, как всегда — со знаком минус, а особенным по-настоящему. Преподавательница музыки уже рисовала в его, да и в своем, воображении новые горизонты: Москва, сцена, консерватория. Пашка слушал и слепо верил. Верил в себя, в прекрасное светлое будущее, а, прежде всего — в педагога.

Но жизнь расставила собственные коррективы. Вызвав Нину в кабинет, директор сожалеюще вздохнул и развел руками: «Денег на поездку у детского дома нет». Опешив, она даже не нашлась, что возразить, только опустила взгляд и вышла.