Последний идол (сборник)

На трамвае, убедившись, что за ним нет хвоста, доехал до рынка. Там нашел своего информатора Кудрявого, державшего палатку. Отошли в сторону. Леня поспрашивал для порядка, что и как, а потом, как бы невзначай, сказал, что Руслан завтра будет там-то и там-то. Причем один. Про Кудрявого точно знал, что он стучит еще и брату Дрючка, который среди своих клялся, что Руслану он брата не простит.

На следующий день Леня сидел в отделе и смотрел, как стрелки часов подбираются ко времени, которое назначил Руслан. Минут через пятнадцать после того, как урочный час пробил, из дежурки позвонили — стрельба у ресторана, есть убитые. Мелькнула мысль: а кто? Вдруг брат Дрючка? Руслан парень ловкий и стрелял прилично… И что тогда? Руслан все сразу поймет…

С бьющимся где-то под подбородком сердцем Леня отправился на место происшествия. Еще издалека он разглядел джип Руслана, пропоротый автоматными очередями. Голова его лежала на руле. И Лене вдруг бросилось в глаза детское улыбчивое лицо своего прежнего уличного друга, «настоящего пацана», который когда-то учил его жизни… И мгновенно, совершенно спонтанно выплыли из мрака не такие уж далекие доармейские годы, овеянные мальчишеской романтикой и дружескими отношениями с Русланом, и сердце заколотилось, зачастило пуще прежнего. Но вспомнив «задушевную» беседу с Грибановым, он подумал, что память проснулась как-то не вовремя, и быстро взяв себя в руки, тут же испытал некое чувство облегчения — ведь теперь того опасного разговора, которого он боялся больше всего, уже не будет. Детство давно уже прошло…

В какой-то момент среди зевак он увидел испуганное лицо Кудрявого. Взглянул на него так, что тот побледнел и пропал в толпе. Это была еще одна проблема, которую ему в ближайшее время предстояло решить…

1995

Женщина племени «фарангов»

Ближе к вечеру, когда Алексей Георгиевич Ольгин, начальник Центра информации и общественных связей прокуратуры, уже позвонил жене и сказал, что все в порядке, задерживаться не будет и в театр придет к началу спектакля, секретарь принесла ему письмо, оставленное кем-то на проходной. Адресовано оно было лично Ольгину.

Алексей Георгиевич покрутил в руках конверт без всяких штемпелей и марок, хмыкнул и стал его вскрывать:

— Надеюсь там не белый порошок неизвестного происхождения?

Секретарь пожала плечами и усмехнулась.

— Будем надеяться…

Вскрыв конверт, он достал оттуда три листочка бумаги, густо заполненных отпечатанным на принтере текстом.

— Я вам нужна еще сегодня, Алексей Георгиевич? — нетерпеливо спросила девушка.

— Да нет, идите, на сегодня пожалуй все, — отпустил ее Ольгин, погружаясь в чтение.

И вот что он прочел:

«Здравствуйте, Алексей Георгиевич! Пишет вам Алла Клевцова, та самая, которая была у вас несколько раз с Димой Щербаченко. Один раз мы брали у вас интервью, а второй консультировались по одному опасному материалу…

У меня о вас остались самые добрые воспоминания, и мне очень жаль, что наше знакомство оказалось столь нелепо связанным с этим ужасом… А Дима незадолго до смерти сказал мне, что в трудной ситуации я могу обратиться к вам, потому что вы очень порядочный человек…»

Ольгин на какое-то время отвлекся от чтения. С Димой Щербаченко он много сотрудничал в последние годы. Это был человек, которому можно было доверять, он не добивался сенсаций любой ценой, не придумывал в материалах небылиц, соблюдал договоренности — если Ольгин говорил «не для печати», можно было быть уверенным, что Щербаченко не использует сведения из личного разговора. В последнее время Щербаченко мечтал о собственном сайте и предлагал Ольгину быть там постоянным гостем.

Несколько раз они разговаривали не по делам, и Щербаченко поведал Ольгину про «фарангов». Это были его враги по жизни. «Фаранги» с бычьими затылками и их раскрашенные телки — существа непоколебимые, не пробиваемые ничем, убежденные в своем праве жрать и пить больше других. Их физиономии за темными стеклами иномарок, замороженные тупым выражением бесконечного превосходства над остальными, были лицами другого народа, с которым нельзя договориться, у которого не стоит просить пощады. Ибо хотят они только одного — давить и опускать тех, кто слабее. На их презрение, считал он, можно отвечать только ненавистью. И эта ненависть не подлежит осуждению.

Выраженьице это, «фаранги», Щербаченко привез из Таиланда. Так тайцы, объяснил он, называют приезжих из Европы и Америки, бледнолицых варваров с карманами, набитыми деньгами. «Фаранг» вечно пьян, высокомерен, глуп и желает лишь одного — ублажать себя, тупую скотину. Он уверен, что ему все позволено и все вокруг ему обязаны.