Последний иерофант. Роман начала века о его конце

…1901 г.

Сегодня вечером после обычного сеанса нашего музицирования банкир неожиданно велел мне зайти в кабинет для «безотлагательного» разговора. Пребывая еще в обаянии очередного общения с моей юной Госпожой, я не имел никакого дурного предчувствия, ни сном, ни духом не ожидал от Савелова никакого подвоха. Стоило, однако, мне переступить порог его кабинета, как я услышал не терпящий возражений стальной голос хозяина дома:

— Нынче же вечером вас не должно быть в Петербурге, молодой человек.

— Но позвольте, — я сразу почувствовал, как мой голос предательски сел. — Я ничего не понимаю. Что-то случилось?

Отец семейства с хмурым видом протягивал мне тугую пачку банкнот.

— Ваше счастье, что пока ничего не случилось, но в последнее время вы, сударь, стали много себе позволять!

«Знал бы ты, каким оно будет — последнее время, да и когда!» — пронеслось у меня в уме, прозвучало, однако, другое:

— Нет, я действительно не понимаю ваших намеков — я и в мыслях не держу ничего дурного! Если вы о Молли.

— Разумеется… А держал бы что-либо скверное за пазухой, то и разговор с вами был бы другой, — усмехнувшись, перебил меня Савелов. — Не по нраву мне, батенька, когда в доме всякие молодые красавцы паркет натирают. Дочь у меня единственная, возраст опасный — за ней глаз да глаз нужен. Дело известное: сперва музыка, спевки ваши, потом всякие дорогие и двусмысленные презенты, всякие шуры-амуры, орфеи-эвридики, а там уж до греха пол-шага. Не хватало еще моей дочери этих духовных пряностей, разных поэтических аллегорий! Странно, право, откуда у скромного учителя лишние тысячи на антиквариат… Ну, хватит нам разговоры разговаривать — берите деньги и уезжайте подобру-поздорову. Вы слышите?

— Но занятия! — не отступался я. — У Молли несомненные творческие способности. К чему портить ей будущее?

— Не беспокойтесь и не давайте советы старшим, юноша! Я и без вас обо всем позаботился: музыкой с Молли теперь будет заниматься пожилая благонравная дама. Прощайте, господин… не помню, как вас звать.

Я понял, что придется опять отступить. Но не отступиться! И даже взять эти проклятые деньги — я как назло очень сильно поиздержался.

О Молли, Обожаемая, Прекрасная Молли, как только не разорвалось мое сердце, когда я услышал стук захлопнувшейся за моей спиной двери! Чувство такое, что меня живьем уложили в гроб, с размаху вогнали в крышку первый гвоздь, а он заодно насквозь пронзил меня самого. «Потерял я Эвридику…»[161] Почему Она, моя Единственная, не зовет своего верного Рыцаря? Ведь стоит только в мыслях назвать мое имя, и я тотчас же окажусь рядом! Но только бы не призывала другого — Того… Впрочем, никогда не замечал за Молли подобного стремления… А я — неужели испугался Его?! Ну уж нет!