Последний иерофант. Роман начала века о его конце

— Женщина?! — И тут же отрицательно покрутил головой. — Совершенно исключено: мы ведь дневали и ночевали в конторе, все время друг у друга на глазах. А интрижка — совсем не его правилах. Тем более, если бы он вдруг влюбился… Постойте-ка, а разве вы меня уже не спрашивали об этом — прямо там, на месте преступления? Я еще тогда высказался определенно.

«Господи, неужели и меня в чем-то подозревают? Этого еще нехватало!» — теперь он ощутил себя на допросе.

— Да? Возможно, что и спрашивал. Значит, тогда я эту версию не исключал… Впрочем, есть нечто более любопытное, Викентий Алексеевич… — задумчиво произнес Шведов, на время закрыв разговор о сатинских прегрешениях. — Вы помните изображение на стене? Ну там, в тупике. — Его взгляд встретился с тревожным взглядом Думанского. — Вижу, вспомнили. Вот отсюда вторая версия — ритуальное убийство. Ее сразу же выдвинул мой ассистент, а я поначалу отмел, зато теперь считаю, что поторопился. Сейчас поймете, что я имею в виду, говоря о ритуальном характере. Распятая на кресте роза — так называемый розенкрейцеровский крест, если быть точным. Именно такой рисунок! Вы, вероятно, слышали о розенкрейцерах? Есть такой старинный рыцарско-масонский Орден.

— Я не предполагал, что вас могут интересовать такие материи.

— По роду деятельности мне приходится интересоваться абсолютно всем. На то ведь и «тайная» полиция: сами действуем тайно и разгадываем разные тайны. Как говорит обыватель, жандармы всюду суют свой нос. Царская служба обязывает! Ну так вот, о рыцарях Розы и Креста, прочих любителях скрытой символики и мрачных доктрин. Заметьте, всю эту хитрую атрибутику — пентаграммы, пирамиды со Всевидящим Оком посередине, просто перевернутые кресты или треугольники в окружении трех шестерок — нам не впервые случается видеть на месте преступления, особенно когда речь идет об убийстве совершенном садистическим способом! Я уже не говорю об исторических примерах из глубины веков. Совсем не исключено, что в данном случае имеется архисерьезная мистическая подоплека преступления. Попытайтесь посмотреть на это «банальное» убийство именно в ритуальном ключе. А если у вас появится новый материал по делу или даже собственная свежая версия, не сочтите за труд явиться ко мне в Департамент на Фонтанку. Мой кабинет не забудете — под номером ч…това дюжина. Тоже своего рода мистический знак. Кабинет остался в наследство от прежнего начальства. Да и просто — заходите в гости, Викентий Алексеевич, милости прошу! Я ведь оставил вам свою визитку, не так ли?

— Кажется… Ну разумеется, оставили, — подтвердил Думанский, глядя на донышко чашки, где бурела жирная кофейная гуща. — Знаете, я сейчас что-то не в себе — это так неожиданно. Нужно серьезно подумать над вашей информацией.

VIII

Молли рыдала в голос: от обиды, от одиночества, от сознания неопределенности положения. Всепоглощающее презрение к зарвавшемуся адвокатишке, первому в жизни гордой юной дамы наглецу, посмевшему поднять на нее руку и походя, пусть даже в аффектации, обвинить ее в убийстве самого дорогого человека, сменялось вдруг какой-то подспудной жалостью к этому холерику и вдобавок к себе самой. От подобной житейской путаницы и внутреннего разлада на душе было так тяжело!

Мать она потеряла еще во младенчестве, и о ней остались самые неясные воспоминания. Молли росла дикой, замкнутой девочкой, близких подруг у нее не было — вместо них были музыка и книги, а мечты о каком-то туманном, но непременно счастливом будущем заменяли реальную жизнь. Зато всегда рядом с ней был отец: пестовал, опекал, а порой и ограждал дочь от некоторых экстравагантных и не в меру ретивых претендентов на ее руку, точнее, на завидное наследство. И теперь, когда его вдруг не стало, Молли оказалась совершенно одна в почти незнакомом мире. Ей наконец открылась та сторона жизни, которую все эти годы умудрялись тщательно скрывать от нее. Она вдруг увидела людскую зависть, алчность. Даже знакомые, всегда бывшие в ее представлении лучшими друзьями дома, искренними доброжелателями семейства Савеловых, предстали вдруг в неожиданном свете. Молли не могла и вообразить себе такой черствости и равнодушия к чужому горю. А сколько вдруг объявилось «друзей» бедного папеньки, желавших получить «что-нибудь на память о покойном»! Ей стали наносить визиты какие-то «родственники», «дядюшки» и «тетушки», о существовании которых Молли и не подозревала. Эти люди не скрывали цели своего прихода, тем более что у всех «она была одна».