Последний игрок судьбы

— Вы дрожите, донна? — услышала она чуть насмешливый голос зингарца. — Позвольте предложить вам плащ.

В другое время ее оскорбил бы этот тон, но сейчас Эстраза с благодарностью приняла услугу молодого человека — легкий ворс подбоя лег на ее плечи.

— Клянусь Мучеником Лабардо, моим покровителем, вы напрасно беспокоитесь. Наш капитан достаточно опытен, а судно надежно и скороходно, думаю, вскоре все страхи окажутся позади, и огни Мессантии согреют наши сердца.

— Сладкими речами да полнятся чаши, — кивнула девушка, опираясь на руку спутника. — Что это за перстень у вас на пальце, месьор Лабардо? Я никогда не видела столь прекрасного камня!

— Это? О. это, подарок Светлейшего Даркатеса, Верховного Жреца Митры. Он подарил мне этот перстень, когда я три раза подряд победил его…

— Победил жреца?! — Эстраза не могла скрыть удивления.

— Это длинная история, но, чтобы скоротать скуку, я могу ее рассказать.

Месьор Лабардо говорил небрежно, даже нехотя. Сегодня утром он нарочно достал из шкатулки перстень с крупным желтым камнем, чтобы привлечь внимание юной дамы, с которой ему предстояло коротать путь из Кордавы в Мессантию. Камень был своеобразной индульгенцией его возможной нескромности, и потому молодой Лабардо заговорил о вещах, многими утаиваемых из ложной, как он считал, гордости.

— Позвольте вам открыть, донна Эстраза, что ваш покорный слуга — всего лишь деревенщина, родившийся в захолустье Пуантена. Да-да, прекрасная дама, не морщите ваш милый носик, Лабардо по прозвищу Смышленый — всего лишь сын виноградарей. И неблагодарный сын, прошу заметить. Я бежал из отчего дома, едва лишь минуло мне от роду восемнадцать зим, о чем, признаюсь, нисколько сейчас не жалею.

Донна Эстраза слушала речь юноши со всевозрастающим вниманием. Бежав из дому, Лабардо добрался до столицы Аквилонии, прекрасного и манящего города Тарантии, где решил посвятить себя изучению премудрой судейской науки. Лабардо не стал упоминать, что захватил из дома изрядную сумму в золотых монетах, скопленную его родителями за долгие годы виноградарских трудов. Денег хватило, чтобы определиться вольнослушателем в столичную академию, где, под неусыпным присмотром наставников и жрецов, молодежь с показным усердием и не слишком скрываемой тоской изучала пыльные эдикты и пандекты, а также квадриум наук, необходимых для будущих радений на благо отечества. Многие были определены в студенты родственниками, другие прибыли из обителей, сменив послушнические хитоны на черные мантии. Все они не могли взять в толк, как можно по собственному почину предпочесть вольное житье параграфам и кодексам: на Лабардо первое время косились.

Однако пуантенец быстро снискал расположение однокашников и даже заслужил прозвище Смышленый, правда, не на ниве познания, а за более увлекательное занятие.

Лучшей забавой студентов (конечно, после вина и девок) была игра, называемая «мельница». За расчерченной мудреным образом доской сражались двое противников, передвигая разноцветные фишки: каждый имел набор из двух цветов и должен был, выстраивая на доске замысловатые фигуры, побить фишки соперника либо запереть их в тупиках рисованных лабиринтов. Причем доски могли быть маленькими, для игры скоротечной и несерьезной, либо побольше, для более искусных игроков; настоящие же мастера пользовались досками, могущими уместиться разве что на огромном круглом столе посреди дворцовой залы.

Лабардо начал с малого, а кончил настоящей Игрой. Поначалу он одерживал верх над своими товарищами, выигрывая кружку браги или мелкую монету, со временем доски, на которых он играл, стали побольше, в кошельке зазвенело золото, а вскоре молодой пуантенец был удостоен чести посетить дворец графа Борромина, покровителя академии и большого любителя «мельницы».

Почти год Лабардо учился премудростям Игры и вскоре добился больших успехов. Он освоил самые замысловатые ходы и фигуры, имевшие не менее замысловатые названия, которыми щеголяли записные игроки: все эти «телеги со склона», «каре легкой конницы», «ветер из угла» и так далее. Он обыгрывал сильнейших и только графу Борромину время от времени сдавал партии, но столь искусно, что граф так и не заподозрил, что с ним играют в поддавки.

Вельможа весьма благоволил юноше и даже предложил ему добиться при дворе должности и титула, от чего пуантенец вежливо отказался. К тому времени ему уже опротивели древние манускрипты и пергаменты, покрытые кляксами чернильного сока: отныне Игра полностью поглотила Смышленого. Он понял, что гораздо лучше оставаться свободным, а деньги можно легко выигрывать: в тавернах ли, во дворцах ли — все равно. Вместо того чтобы смолоду погребать себя в тиши скрипториев, он решил отправиться в путешествия и посмотреть мир.

И тут случилось событие, переломившее его жизнь.

Оно застало юношу в таверне, за кубком темного аргосского вина. Плосколицый нотариус Дато, который тоже не пропускал ни одного сборища во дворце Борромина, влетел в таверну, запыхавшись, глотнул из чужой кружки и выпалил: