Последний император

В это время вернулся сын хозяйки. Совсем небольшого роста, с короткими ногами, он оказался инвалидом от рождения. Отвечая на наши вопросы, он рассказал, что в старом обществе он, инвалид, жил хуже собаки. Теперь же, как и все, работает. В глазах этого не достигшего еще и тридцати лет человека я мог прочитать всю боль и страдания, выпавшие на его долю. Однако когда разговор коснулся проблем сегодняшнего дня, у него, как и у матери, в глазах и интонации появилась радость и уверенность в себе. В отличие от матери он больше говорил о делах в кооперативе, о выращивании овощей в теплицах, причем с такой радостью, будто пересчитывал семейные реликвии.

— Овощами мы в основном удовлетворяем потребности рынка, все четыре сезона; сорта такие, которых не было до освобождения. Есть и помидоры, и сладкий перец.

Тут женщина подхватила разговор и стала рассказывать, что в прежние времена не то что помидоры, они и капусту видели редко. Хозяйка сняла с большого чана, стоявшего в углу комнаты, покрывало и показала нам рис, который был внутри. Сын засмеялся: "Рис-то зачем показываешь?" Женщина отреагировала мгновенно: "Может, сейчас это и ничего, а вспомни, как было во времена правления императора Кандэ".

Ее слова больно ударили меня.

Входя в этот дом, я больше всего боялся, что кто-нибудь поинтересуется, как меня зовут. А теперь я понял, что если не назову себя перед тем как уйти, то произойдет чудовищный обман, которому не будет оправдания.

Я встал и, опустив голову, произнес:

— Кандэ, о котором вы только что говорили, предатель, император Маньчжоу-Го Пу И. Это я и есть. Я прошу у вас прощения и снисхождения…

Не успел я договорить, как бывшие высокие чиновники, пришедшие вместе со мной, тут же встали.

— Я тот самый человек из Министерства труда, который сгонял рабочих…

— Я — чиновник из Министерства сельского хозяйства, который отбирал у вас рис…

— Я начальник военного округа, куда для японцев набирали солдат…

Женщина остолбенела. Было очевидно, что такого она не ожидала. Она хоть и знала, что придут бывшие прислужники японцев, но не знала ни наших имен, ни нашего прежнего статуса. Еще большей неожиданностью стало то, что у нее будут просить прощения и ждать приговора.

Какой будет приговор? Будет ругать нас нещадно? Рыдать? Или выйдет, позовет соседей, родственников тех, кто пострадал в эти годы, чтобы всем вместе выместить свой гнев на нас?

Нет. Она тяжело вздохнула. Это был вздох, который растопил мое сердце и то напряжение, которое царило в воздухе.

— Дело прошлое, зачем об этом говорить! — Она вытерла слезы. — Лишь бы готовы были учиться и прислушиваться к словам председателя Мао, чтобы стать настоящими людьми!

Мы слушали ее молча, и на глазах у нас были слезы. В конце мы разрыдались.

— Мы знаем, кто вы, — сказал сын, молчавший все это время. — Председатель Мао говорил: "Большинство преступников смогут измениться". Он прав. Народ сможет вас простить!

Двое простых крестьян, о которых я думал, что они "грубые" и "неотесанные", что их ненависть к нам затмевает всякие разговоры о "снисхождении", тем не менее оказались столь великодушными!

Это были великие люди, к которым мои мерки не годились.

Я подходил к ним с презрением и предвзято, а они отнесись к нам с таким благородством.

Сегодня они хозяева страны. За ними стоит огромная сила — крепкое правительство и мощная армия, руководимая коммунистической партией. Перед ними оказались преступники, натворившие немало бед, и они к ним отнеслись великодушно!

Почему они так верят партии и председателю Мао? Как они восприняли политику партии в отношении перевоспитания военных преступников? И почему партия и народное правительство так доверяют людям, верят, что они обязательно примут эту политику?

Эта экскурсия дала мне ответы на все.

Перемены объясняют все

Настроение после завершения трехдневной экскурсии резко отличалось от мыслей и чувств, охвативших меня в первый день поездки. Оживленные разговоры сменили уныние и подавленное состояние. Стали обмениваться мнениями, как только вернулись в свои бараки. Разговоры продолжались во время обеда, на групповых собраниях и после них. На второй день все повторилось снова. Повсюду слышались одни и те же слова:

- Все изменилось! Общество изменилось, китайцы стали другими!

Эта фраза действительно носила обобщенный смысл. "Все изменилось!" С этими фактами мы в последние годы сталкивались в прессе, в выступлениях начальства, а также в письмах. Людям искушенным все больше хотелось сопоставить получаемую информацию с реальностью. Таким в нашей группе был Лао Юань. На этот раз и он сдался.

Как-то вечером мы заговорили о сладкой выпечке в рабочей столовой, о питании рабочих, о газовых плитах в рабочих общежитиях, которые мы видели сами. Кто-то заметил, что, к сожалению, видели только, как кипятят воду, но не видели, как готовят еду и, главное, что едят. Тут Лао Юань заметил: "А я видел".