Последний император

В сентябре седьмого года республики Сюй Шичан вступил на пост президента. Он объявил, что не может находиться в дворцовом парке Чжуннаньхай, резиденции своих предшественников, и до завершения строительства официальной резиденции президента будет работать у себя дома. Немедленно после своего назначения он амнистировал Чжан Сюня, стал совершать жертвоприношения Небу и проповедовать изучение конфуцианских классиков и почитание Конфуция. По его указаниям некоторые князья маньчжурского императорского двора (Юй Лан) стали членами Государственного совета, некоторые (Цзай Тао) были назначены генералами. В официальной и неофициальной обстановке он называл Цинов "нынешней династией", а меня — "высочайшим".

В то время Департамент двора в Запретном городе и Сюй Шичан втайне от всех действовали заодно. Когда Фэн Гочжан был президентом, начальник Департамента двора Ши Сюй позволил Сюй Шичану присвоить билеты государственного займа номинальной стоимостью 3 миллиона 600 тысяч юаней. (Во времена своего президентства Юань Шикай вручил их Департаменту двора после того, как выудил у императрицы Лун Юй все ее личные сбережения; по подсчетам Департамента двора, реальная сумма превышала номинальную.) Эта сумма сыграла определенную роль в том, что Сюй Шичан стал президентом. Когда он утвердился на этом посту, три бывших начальника Департамента двора — Ши Сюй, Шао Ин и Ци Лин как хозяева и двое бывших сановников — Цзэн Чун и Цзи Лу в качестве компаньонов пригласили Сюй Шичана на банкет. После изрядного количества выпитого вина Ши Сюй спросил: "Старший брат, какие у вас устремления при "нынешнем восхождении в горы"?" Сюй Шичан с пафосом ответил: "Юань Шикай прежде всего не должен был упустить момент в год гуйчоу (имеется в виду подавление Юань Шикаем на втором году республики "второй революции"), а затем ему не следовало затевать дело с установлением правления Хунсянь". Подняв бокал, он скромно добавил: "Цель моего нынешнего президентства заключается только в том, чтобы действовать в качестве регента от имени юного монарха".

Люди, окружавшие меня, не хотели рассказывать мне обо всем этом. Я лишь замечал, что как только речь заходила о Сюй Шичане, на лицах говорящих всегда появлялась надежда. Я помню, что с момента прихода к власти Сюй Шичана в Запретном городе вновь воцарилось оживление. Посыпались всякие посмертные титулы и разрешения въезжать во дворец верхом. Ко двору со всех сторон хлынули как истинные приверженцы монархии, так и люди, только называвшие себя таковыми. Что же касается хода переговоров с Сюй Шичаном, то мои наставники никогда об этом не говорили. Помню только, что однажды Чэнь Баошэнь с презрением сказал: "Сюй Шичан по-прежнему хочет стать князем-регентом. Это уж слишком! Достаточно с него титула гуна". В другой раз он сказал: "В прошлом он предлагал в императрицы дочь ханьского сановника. Что он при этом имел в виду? Что собой представляет Сюй Шичан, можно судить по тому, что он служит республике, начав карьеру старшим наставником при цинском дворе!"

Теперь в Запретном городе уже стали говорить о Сюй Шичане без прежней горячей доброжелательности. Спустя год после прихода к власти его собственное положение было далеко не блестящим. С расколом бэйянской клики на две группировки Сюй Шичан уже не мог диктовать свои условия как бэйянский лидер. И неудивительно, что у него начались трения с Дуань Цижуем. На следующий год произошло "всколыхнувшее весь Китай студенческое Движение 4 мая" [43], и Сюй Шичану пришлось приложить все силы, чтобы удержаться у власти. Как ни велико было желание Сюй Шичана осуществить реставрацию, как ни надеялись при дворе на его верность цинскому двору, он был теперь бессилен.

И хотя разговоры о Сюй Шичане прекратились, малый двор в Запретном городе все же не терял надежды…

Неугасающая надежда

В то время я часто слышал от наставников и евнухов, что люди в деревнях обычно спрашивали: "Что с императором Сюаньтуном? Кто сейчас сидит на троне? Если на троне настоящий дракон, наступят ли в Поднебесной мир и спокойствие?" Мой английский наставник, ссылаясь на какую-то статью из журнала, говорил, что даже самые ярые противники монархии разочаровались в республике. Казалось, что и они изменили свои взгляды. На самом же деле люди твердили о "прежней Цин" лишь потому, что люто ненавидели милитаристов, принесших им одни беды и несчастья. Мои же наставники считали все эти проявления недовольства достаточным доказательством того, что в стране мечтают о старых порядках. Это недовольство пытались использовать и в отношении моей особы.