Последний император

Вскоре после Джонстона пришел Чжэн Сяосюй с двумя японцами. С тех пор как я пожертвовал деньги в помощь пострадавшим от землетрясения в Токио, между японской миссией и моими "преданными" чиновниками установилась связь. После прихода на службу во дворец Ло Чжэньюй и Чжэн Сяосюй установили контакт с японскими казармами. На этот раз Чжэн Сяосюй вместе с полковником Такэмото из Посольского квартала выработали план моего побега из Северной резиденции. По этому плану подчиненный Такэмото капитан Накахира Цунэмура, переодевшись в гражданскую одежду, должен был прийти ко мне вместе с доктором и под предлогом отправки в госпиталь перевезти меня в японские казармы. Однако когда Чжэн Сяосюй вместе с капитаном и доктором приехали в Северную резиденцию и рассказали о своем плане, они встретили единодушное возражение князей и чиновников. Последние считали, что таким способом очень трудно проскользнуть мимо стоящих у ворот солдат, а на улице легко наскочить на патруль национальной армии. Если побег обнаружится, всем станет только хуже. Больше всех возражал мой отец, приводя такие доводы: "Даже если вы и убежите в Посольский квартал, придет Фэн Юйсян и спросит. Что я ему отвечу?" В итоге Чжэн Сяосюя и японцев проводили до ворот.

На следующий день ограничения усилились: из ворот Северной резиденции никого не выпускали, разрешалось только входить. Затем последовало некоторое послабление — разрешили входить и выходить только наставникам Чэнь Баошэню и Чжу Ифаню, а также сановникам. Иностранцев вообще не впускали. В связи с этим в Северной резиденции вновь началась паника: если уж национальная армия не считается с иностранцами, значит, никаких гарантий больше чет. Позднее оба моих наставника, поразмыслив, решили, что до сих пор не было властей, которые не боялись бы иностранцев, и раз Ван Чжэнтин дал гарантию посланникам трех государств, вряд ли он станет отказываться от своих слов. Их слова всем показались разумными, но я все же испытывал беспокойство. Все верно, однако кто мог знать, что думают по этому поводу солдаты у ворот. В те годы в ходу была такая поговорка: "Когда встречаются обладатель ученой степени и солдат, правым всегда оказывается последний". Какие бы гарантии ни давали Хуан Фу и Ван Чжэнтин, моя жизнь зависела прежде всего от солдат, с оружием в руках стоявших у ворот. И если бы они вдруг решили что-либо предпринять, боюсь, что тогда не помогли бы никакие гарантии. Чем больше я об этом думал, тем больше жалел, что не постарался выйти вместе с Чжэн Сяосюем и приведенными им японцами. И отца я винил за то, что он, заботясь только о себе, не беспокоился о моей безопасности.

Как раз в это время из Тяньцзиня вернулся Ло Чжэньюй. Когда армия Фэн Юйсяна устанавливала свою охрану вокруг императорского дворца, он в международном вагоне поезда Пекин — Тяньцзинь [48] отправился за помощью к японцам. Прибыв в штаб японского гарнизона города Тяньцзиня, от офицера штаба Канэко Ло Чжэньюй узнал, что Лу Чжунлинь уже вошел в Запретный город. Тот же офицер передал, что начальник японского штаба просит его пойти к Дуань Цижую, который к тому времени получил от Чжэн Сяосюя телеграмму о помощи. Телеграмма была прислана из Пекина от имени полковника Такэмото. Дуань Цижуй тоже ответил телеграммой, в которой выражал протест против давления на дворец со стороны Фэн Юйсяна. Прочитав телеграмму, Ло Чжэньюй понял, что Дуань Цижуй намеревается вновь вернуться к общественной жизни, и решил, что ситуация не столь уж серьезна. Однако он по-прежнему настойчиво просил японское командование в Тяньцзине открыто выразить мне свою поддержку, и его заверили, что в Пекине меня будет охранять полковник Такэмото. Вернувшись в Пекин, Ло Чжэньюй отправился к полковнику Такэмото, с которым договорился, что вблизи Северной резиденции начнет патрулировать японская кавалерия и что если национальная армия предпримет какие-либо действия против Северной резиденции, японский гарнизон немедленно прибегнет к решительным мерам. По словам Чэнь Баошэня, японцы даже намеревались прислать в Северную резиденцию военных почтовых голубей на случай внезапной тревоги (позднее, опасаясь, что об этом узнает национальная армия, от этой идеи отказались); я же проникся еще большей благодарностью к японцам. Ло Чжэньюй занял в моей душе такое же место, что и Чжэн Сяосюй, а отец совсем отошел на задний план.