Последний инка

Город постепенно расползался к северу, к реке, и обрастал предместьями. Самым большим, самым грязным, самым страшным придатком города было Серкадо (ограда, загон) – индейское гетто. Пять тысяч индейцев жили здесь либо под открытым небом, либо под легкими соломенными навесами, люди спали вповалку на голой земле, чумазая детвора роилась в мусорных отвалах. Здесь месяцами ожидали решения своей судьбы ходоки из далеких горных селений, которые приходили в Лиму с робкими жалобами на всесильных плантаторов. Здесь, в грязных землянках, тихие и голодные индианки из шерсти «перуанских овец» – альпаков и лам – ткали мягкие и легкие плащи и одеяла, которые за бесценок скупали на толкучке предприимчивые барышники. Здесь рождались страшные эпидемии чумы и холеры, которые время от времени опустошали Лиму.

Не только высокие валы отделяли Серкадо от кварталов, где жили бледнолицые пришельцы.

«Я бедный индеец, простите меня, я не понимаю» – этим скудным набором уступительных и уклончивых оборотов обходился индеец в разговоре с надменным и грубым весино. Сеньор весино знал на древнем и нежном языке индейца лишь слова «собака», «падаль», «грязная тварь».

В более богатом словаре бледнолицый не нуждался.

У индейца, вчерашнего хозяина Страны Солнца, отняли его богов. Он бил земные поклоны чужому богу.

Сеньор плантатор отнимал его урожай. Сеньор исправник[5] сдирал с него подать, посылал в темные и сырые копи. Обливаясь потом он переносил через горы многопудовые тюки – вьючный скот стоил дорого, а у плантатора и хозяина копей на счету был каждый грош.

В эту чужую столицу, испанскую факторию на перуанской земле, его загнали нужда и голод. Но, погибая за глухими стенами Серкадо, он, истинный владыка своей истерзанной страны, до последнего вздоха хранил ненависть к заморским хозяевам, презирая их за лютую жадность и наглое лицемерие.

А в двух шагах от трущоб Серкадо, за стенами крепостной толщины, на целый квартал раскинулся сад некоего Антонио де Риве-ры, и летописцы называли этот укрепленный оазис истинным земным раем. Возможно, они были правы. В небесном раю вряд ли сады разводили черные рабы с клеймом на левом плече…

Такие же могучие стены окружали угодья многочисленных монастырей. «Божьи люди», как пиявки, присосались к самым лучшим городским землям. Они настроили десятки церквей и часовен, они угнездились везде и повсюду. Черных, белых, бурых, малиновых сутан в городе Лиме было еще больше, чем солдатских колетов.

Сердцем, мозгом, чревом этого города попов и солдат, чиновников и купцов была огромная главная площадь – Пласа Майор.

На ней стояли: крытый соломой кафедральный собор (гордостью жителей Лимы было не само здание храма, сложенное из необожженного кирпича, а большие башенные часы на соборной башне), дворец вице-короля (его построил Франсиско Писарро), дом архиепископа и здания верховной канцелярии – Аудиенсии. Посреди площади, как символ нелицеприятного правосудия, возвышалась пикота – позорный столб, а у архиепископа в темных подвалах устроена была кутузка для «подлого» люда. Узилище для благородных помещалось во дворце. Все эти здания были двухэтажные, и вдоль нижнего их яруса тянулись крытые кирпичные аркады.

Под этими аркадами у стен верховной канцелярии приютился толкучий рынок, где торговали тряпьем, ломаной утварью и старым оружием. Другой рынок, мясной и фруктовый, захватил ту часть площади,.которая примыкала к собору. Третий – мелочный ряд – лепился к аркадам вице-королевского дворца. Эти толкучки порой захлестывали решительно всю площадь и поднимали такой шум, что вконец заглушали торжественные мессы в кафедральном соборе. Голосили зазывалы, ревели мулы и ослы, блеяли ламы, истошно вопили продавцы холодной воды, купцы, зеваки, воры, монахи, стражники, слуги, индейцы, метисы, негры. Люди белые, чернильно-черные и шоколадно-черные, медно-красные, бежевые и бурые от зари до заката толпились на накаленной страстями и зноем площади, где можно было купить рваные штаны, краденое столовое серебро, шелудивую ламу, просроченные векселя, табак, толедские клинки, фальшивые бриллианты, краску для волос, маисовые початки, кофе, китайский шелк, старые башмаки, английское сукно и отпущение любого смертного греха.