Последний инка

Без моря Лима жить не могла. Это холодное море омывало ближние берега. Его свежее, но сухое дыхание умеряло тропический зной. Дожди в Лиме шли так же редко, как в Сахаре, но зимой (если можно говорить о зиме в краю, лежащем в самых тропических тропиках), в холодном июле, здесь было градусов 12-14. Зимой, с мая по октябрь, влажная туманная дымка стояла над городом и обильная роса увлажняла почву. «Тучи, которые потеют этой росой, – писал один летописец, – зимой стоят почти весь день и совсем застилают солнце. Они не так темны, как облака в дождливых краях, и не рождают ливней, молний, грома и радуги». Этот туман – в Лиме его называли «гаруа» – был и добрым другом, и злым гением обитателей города. Если бы не гаруа, окрестные холмы покрылись бы струпьями пустынной корки. Если бы не гаруа, в Лиме не было бы ни единой зеленой травинки. Но шесть месяцев в году теплая влага просачивалась через крыши, проникала сквозь стены, оседала бурой и зеленой ржой на железе и меди, разъедала дерево. Трудно было дышать этой туманной прелью, кожа покрывалась потом, всегда сыроватая одежда липла к телу. Летом, с ноября по апрель, стояла великая жара и из Лимы начинался повальный исход в дальние и ближние горы. Впрочем, жители Лимы успешно оборонялись и у себя дома от летнего зноя. Решетки, тенты, жалюзи, веранды спасали горожан от лобовых солнечных атак и в полдневные часы Лима отсиживалась в прохладных покоях, выходящих на южную теневую сторону.

Куда труднее было бороться с москитами. От них не спасала ни кисея, ни пахучие мази. Город чесался. Стыдливо чесались знатные дамы, тайком скреблись во время мессы священники, в кровь раздирали кожу вице-короли и водоносы.

Жалкие рощицы в пойме Римака горожане свели очень скоро, а леса нигде на приморских равнинах не было. Его привозили морем, за восемьсот-тысячу миль из Гуаякиля, и бальсовое бревно стоило сорок-пятьдесят песо. Посадки вокруг города оберегались как зеница она, и за порчу дерева с испанца взималось пятьдесят песо, индеец получал десять дней тюрьмы, а негр – сто плетей. Такая же кара грозила тому, кто топил печи привозным лесом.

Хотя Анды были за спиной Лимы, камень для построек также доставляли морем, и при этом из Панамы, то есть за две с лишним тысячи миль. Не мудрено, что за гранитную колонну в полтора-два человеческих роста платили сто песо, а скромный каменный дом обходился в четыре-пять тысяч песо.

В те времена числилось в Лиме две тысячи испанских весино (хозяев, поселенцев). Но отсюда вовсе не следует, что в городе (если считать, что у каждого весино была семья из пяти человек) имелось десять тысяч испанцев. Белых женщин было немного, и весино охотно брали в жены индианок. Индейцев и метисов в Лиме было тысяч тридцать-сорок, негров-рабов – около двадцати тысяч. Три четверти города занимали сады, огороды, пустыри и коррали – загоны для негров, обнесенные глинобитными стенами. В городе насчитывалось четыре тысячи домов, и в Новом Свете Лима уступала по величине лишь городу Мехико, столице мексиканской колонии Испании.

Захолустный Мадрид, который неожиданно сделал столицей Испании король Филипп II (как раз в эти годы он вступил на престол), был гораздо меньше Лимы.

«Издали[4] безобразна, – писал один перуанский историк, – и тому причина простая – дома здесь кроют не дранкой, а соломой… и соломенный настил покрывают слоем мятой глины толщиной в два-три пальца».

Случалось, что раз в двадцать-тридцать лет упраздненные боги страны инков насылали на Лиму ливни, и тогда на город обрушивались все хляби Нового Света. Соломенные крыши опирались на стены из необожженного кирпича, и город после каждого потопа в виде мутной жижи выносился водами Римака в океан.

Франсиско Писарро и его товарищи, закладывая город, раскроили его по обычаям конкисты. На клочке пергамента какой-то грамотей набросал контур столицы Перу и затем разделил площадь будущего города на четыреста шестьдесят восемь равных прямоугольных отводов – соларов. Солары навечно отписали во владение основателям города.

Впоследствии солары превратились в городские кварталы, а их рубежи – в улицы. Поэтому, не в пример городам старой Европы, в Лиме все улицы были прямые как стрела. От Пласа Майор, главной площади, во все стороны света отходило восемь магистралей.

В те годы на этих проспектах было лишь десятка три каменных зданий, и эти беленные известкой двухэтажные дома с резными деревянными балконами и верандами и ажурными решетками на окнах (решетки делались из дерева – железо мгновенно проедалось насквозь ржавчиной) терялись среди корралей, пустырей и глинобитных мазанок.

Только две впадающие в Пласа Майор улицы – Калье де лос Меркадерес (улица Купцов) и Калье де лос Платерос (улица Мастеров Серебряных Дел) – проросли на всю свою длину каменными палатами, но и здесь было немало хижин с соломенными головами.