Последний из Двадцати (СИ)

— И что ты у них делал, парень? Чистил нужники? Может, чай по утрам подавал?

Рун хотел огрызнуться, но незнакомец пинком опрокинул его наземь. Юноша видел, как зло в темноте сверкнули глаза старика, а в его руке появился нож. Ловким движением он срезал кожу сумочного ремня, ногой отшвырнул пояс подальше: знал, что тот таит в себе как минимум тысячу и одну неожиданность и не хотел рисковать. В голову Руну лезла назойливая, гадкая и неприятная мысль, что его дело — дрянь. Но больше всего его беспокоило другое: откуда у простых разбойников всё это? Автоматон, малурит и саффиритовая лазурь не лежат в канаве у дороги, канавачная шпана за всю жизнь не награбит столько, чтобы их купить. Но всё-таки они у них были…

Старик выдохнул и будто разом растерял добрую часть своих сил. Былая спешность растворилась в ночи, обратилась ленивой походкой. Нехотя, словно на каторгу, незнакомец потащился к раненому разбойнику — на бородатом лице последнего вдруг появилась улыбка вперемешку с облегчением.

— Господин, йа… как хорошо! — изувеченный головорез протянул своему спасителю руку, но тот не ответил взаимностью. Припав на колено, он полоснул несчастного по горлу клинком, с омерзением обтёр его об одежду убитого. Тот успел нелепо вздрогнуть, прежде чем недвижимо и навсегда осел. Рот раскрылся и застыл в беззвучном крике.

Старик шёл к Руну, как сама неотвратимость. Чародей же ругал самого себя за беспечность — неужели весь опыт и умения, кои он копил годами, не могли предупредить его о таком? Мозг лихорадочно искал пути к освобождению и всюду натыкался на беспроглядный тупик. Где-то в глубине души начало просыпаться самое обыкновенное человеческое отчаяние…

— Привет, сопляк, — у старика был на редкость отвратный голос. Он играл старыми, но всё ещё полными силы мышцами. Клинок шустро нырнул в приветливо ждущие ножны. Главарь теперь уже сгинувшей банды подошёл, навис над юным чародеем, угрожающе покачал пальцем.

— Я всегда думал, что цепи — это лишь бабам на сиськи. И то не всегда идёт. А тут гля — чародейчик и ему прямо впору!

— Иди к Бледным! — зло гаркнул в ответ придушенный чародей. Ошейник счёл это недопустимой дерзостью, сдавил сильнее. На лице старика заиграла неприятная, хищная ухмылка.

— А у Бледных на кую, сиднем сидя я сижу! Из под трубочки дымок, из под задницы… — старикашка поигрывал теперь уже невесть откуда взявшимся ножом, склоняясь к чародею. Он безжалостно наступил Руну на грудь — у парня схватило и без того слабое дыхание. Холодное лезвие коснулось щеки последнего из Двадцати. — Я могу так изукрасить твою мордашку сопляк, что Бледные тебя не признают. Потому что жизнь твоя ещё нужна, а вот про мордашку-то, про мордашку уговора не было. Начнём?

Нож зло сверкнул в лунном отблеске, но его хозяин вдруг выгнулся дугой, хрипло вскрикнул, выронил клинок. Всё ещё чудом держась на ногах, он обернулся, ухмыльнулся, покачал головой.

— Следовало ожидать, наверно. Мне следовало, да?

Вместо ответа ему в грудь ударился мощный, магический пульсар, отшвырнул прочь, словно игрушку. Старик глухо охнул и застыл чуть дальше чародея. Рун, наконец, облегчённо выдохнул…

Кошмары о былом. Сон первый

Поначалу все слышали только жуткий, ушираздирающий вопль. Он тащил за собой неизбывный ужас, убирающий людей с улиц быстрее, чем лесные чудища. Старый Мяхар говорил, что маг должен являться эффектно и эффективно. А главное — громко. Пусть все слышат о том, что он идёт и прячутся в своих жалких халупах, ибо идёт Их Воля!

Старый Мяхар был бы доволен Руном…

В деревню чародей ворвался вихрем. Ветер, который он нёс на плечах, обрушился на ни в чём неповинные березки, пригнул их к самой земле: послышался треск ломаемой древесины. Воздух в тот же миг заполнился непрошенной свежестью, будто обещая скорую грозу.

Люди прятались, спешили по домам — неуклюжий толстяк подхватил на руки веснушчатую девчонку в попытке укрыться за забором. Пронёсшийся мимо него маг обдал его на прощание снопом вздыбившейся дорожной пыли. Толстяк закашлялся.