Последний из могикан

- Видите, — сказал со смехом разведчик, указывая на остальных путников, которые появились вдали, как только раздался сигнал, — вот эта музыка имеет свои несомненные достоинства: она дает мне два хороших ружья, не говоря уже о ножах и томагавках. Но мы видим, что вы в безопасности; расскажите же, что сталось с молодыми девушками?

- Они в плену у язычника, — сказал Давид, — и, хотя сильно удручены духом, наслаждаются удобством и безопасностью.

- Обе? — задыхаясь, спросил Хейворд.

- Вот именно. Хотя путь наш был тяжел и съестные припасы скудны, нам не на что было жаловаться, кроме насилия над нашими чувствами, когда нас вели пленниками в далекую страну.

- Да благословит вас бог за эти слова! — воскликнул, дрожа, Мунро. — Я получу назад моих девочек здравыми и невредимыми!

- Не знаю, скоро ли им удастся освободиться, — возразил Давид. — Глава этих дикарей одержим злым духом, которого не может усмирить никто, кроме всемогущего. Я пробовал подействовать на него и на спящего и на бодрствующего, но, по-видимому, на него не влияют ни звуки, ни слова...

- Где этот негодяй? — резко перебил разведчик.

- Сегодня он охотится на оленей со своими людьми, а завтра, как я слышал, они пойдут дальше в эти леса и ближе к границам Канады. Старшая девушка отправлена к соседнему племени, хижины которого лежат за черной вершиной той горы; младшая же оставлена с женщинами гуронов, жилища которых находятся только в двух милях отсюда, на плоскогорье.

- Алиса, моя бедная Алиса! — пробормотал Хейворд. — Она потеряла последнее утешение — поддержку сестры!

- Вот именно. Но если хвала и божественные псалмы могут утешить огорченную душу, она не страдала.

- Разве музыка доставляет ей удовольствие?

- Самое серьезное, самое возвышенное удовольствие. Хотя я должен признаться, что, несмотря на все мои старания, девушка плачет чаще, чем смеется. В такие минуты я избегаю священных песнях. Но бывают сладкие, спокойные часы доброго настроения, когда уши дикарей поражаются возношением наших голосов.

- А почему вам позволяют расхаживать всюду беспрепятственно?

Давид, приняв вид скромного смирения, отвечал:

- Такому червю, как я, нечем хвастаться. Но хотя сила псалмопений утерялась в страшном, кровавом поле, через которое нам пришлось пройти, она возымела свое влияние даже на души язычников, и мне позволяют приходить и уходить когда угодно.

Разведчик рассмеялся и дал, может быть, более удовлетворительное объяснение странному снисхождению дикарей:

- Индейцы никогда не трогают человека, если он не в своем уме. Но почему, когда перед вами лежал открытый путь и вы могли бы вернуться по своим собственным следам (они ведь немножко яснее, чем следы белки), вы не принесли известий кому следовало?

Давид ответил все с тем же кротким видом:

- Хотя душа моя возрадовалась бы, если бы мне пришлось еще раз посетить жилища христиан, ноги мои не могли возвращаться вспять, когда вверенные мне нежные души томились в плену и печали.

Трудно было понять замысловатый язык Давида, но искреннее, полное твердости выражение его глаз и румянец, вспыхнувший на его честном лице, не оставляли никакого сомнения. Ункас подошел ближе к Давиду и одобрительно взглянул на него. Соколиный Глаз протянул псалмопевцу его драгоценный инструмент:

- Вот, друг, я хотел развести огонь твоей свистулькой, но если она дорога тебе, бери и валяй вовсю.

Гамут взял камертон, выразив свое удовольствие настолько, насколько позволяли, по его мнению, выполняемые им важные обязанности. Испробовав несколько раз его достоинства и сравнив со своим голосом, он убедился, что камертон не испортился, и выказал серьезное намерение спеть несколько строф из маленького томика, о котором мы так часто упоминали.

Но Хейворд поспешно остановил его набожное рвение и стал задавать вопросы о положении девушек; он расспрашивал обо всем гораздо подробнее, чем в начале разговора, когда говорить мешало волновавшее его чувство. Давид хотя и поглядывал жадным взором на свое сокровище, но принужден был отвечать, тем более что отец молодых девушек тоже принял участие в разговоре. И разведчик вставлял вопросы, когда представлялся подходящий случай. Таким образом, несмотря на частые перерывы, заполненные звуками возвращенного инструмента, преследователи все же познакомились с главными обстоятельствами, которые могли оказаться полезными для достижения их цели. Рассказ Давида был прост и не богат фактами.

Магуа подождал на горе, пока не миновала опасность, потом спустился и пошел по дороге вдоль западной стороны Горикана, по направлению к Канаде. Ловкий гурон хорошо знал все тропинки, знал также, что им не скоро грозит погоня, и потому продвигался вперед медленно и не утомляясь. Из неприкрашенного рассказа Давида видно было, что его присутствие не по душе индейцам; певца терпели, потому что даже сам Магуз не был вполне лишен того чувства благоговения, с которым индейцы относятся ко всему, что касается тайн религии.