Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе

Они вошли в лес совершенно беспрепятственно и спокойно дошли до мест, где укрывались их собственные разведчики. Здесь Ункас велел остановиться, и вожди собрались на совет. Тут предлагались различные планы, но ни один из них не соответствовал желаниям пылкого предводителя. Если бы Ункас последовал влечению своего сердца, он немедленно повел бы воинов на приступ и, таким образом, предоставил бы первой же стычке решить исход борьбы; но подобный образ действий противоречил всем обычаям его соплеменников. Поэтому он соблюдал осторожность.

Совет продолжался уже некоторое время без всякого результата, когда с той стороны, где находились враги, показалась одинокая фигура человека. Он шел очень поспешно; можно было предполагать в нем посланца, отправленного врагами для мирных переговоров. Однако, когда незнакомец был ярдах в ста от густых деревьев, под тенью которых совещались вожди делаваров, он пошел медленнее, очевидно, в нерешительности, куда идти, и наконец остановился. Теперь все глаза устремились на Ункаса, как бы ожидая его распоряжений.

— Соколиный Глаз, — тихо сказал молодой вождь, — он никогда не будет больше говорить с гуронами.

— Последняя минута наступила для него, — лаконично сказал разведчик, просовывая длинный ствол своего ружья сквозь листву и прицеливаясь для рокового выстрела. Но, вместо того чтобы спустить курок, он опустил дуло и разразился припадком своего беззвучного смеха. — Я-то, грешный, принял этого несчастного за минга! — сказал он. — Только когда стал присматриваться, ища у него между ребер местечко, куда можно было бы всадить пулю, я вдруг… поверишь ли, Ункас?.. Я вдруг увидел инструмент музыканта! Да ведь это не кто иной, как тот, кого называют Гамутом! Смерть его никому не нужна, а вот жизнь, если только его язык способен на что-нибудь иное, кроме пения, может быть полезна для наших целей. Если звуки не потеряли своей силы над ним, то я скоро поговорю с этим честным малым голосом гораздо более приятным, чем разговор моего «оленебоя».

Сказав это, Соколиный Глаз отложил ружье в сторону и пополз среди кустарников. Когда он очутился на таком расстоянии, что Давид мог услышать его, он попробовал те музыкальные упражнения, которые проделывал с таким успехом и блеском в лагере гуронов. Нельзя было обмануть тонкий слух Гамута (да, по правде сказать, трудно было кому-либо другому, кроме Соколиного Глаза, произвести такие звуки); он слышал раз эти звуки и, следовательно, сразу узнал, кто может издавать их. Бедняк, казалось, почувствовал большое облегчение. Он пошел по тому направлению, откуда раздавался голос, — задача для него настолько же нетрудная, как если бы ему пришлось отыскивать по звуку артиллерийскую батарею, — и скоро нашел спрятавшегося певца.

— Хотел бы я знать, что подумают об этом гуроны! — со смехом проговорил разведчик, беря за руку товарища и отводя его дальше. — Если негодяи вблизи и слышали меня, то, наверное, скажут, что здесь два одержимых вместо одного. Но здесь мы в безопасности, — сказал он, указывая на Ункаса и его спутников. — Теперь расскажите нам про все замыслы мингов на чистом английском языке, без всяких взвизгиваний.

Давид в безмолвном удивлении смотрел на окружавших его вождей свирепого, дикого вида. Но присутствие знакомых лиц успокоило его, и он вскоре овладел собой настолько, что мог дать разумный ответ.

— Язычники вышли в большом количестве, — сказал Давид, — и, боюсь, с дурными намерениями. За последний час в их жилищах слышались завывания и нечестивые восклицания радости. По правде сказать, от всего этого я бежал к делаварам искать мира.

— Твои уши не много выиграли бы от перемены, если бы ты был побыстрее на ногу, — несколько сухо заметил разведчик. — Но оставим это! Где же гуроны?

— Они скрываются в этом лесу, в засаде, как раз между этим местом и своим поселением, и в таком количестве, что благоразумнее было бы вам вернуться назад.

Ункас окинул взглядом ряд деревьев, прикрывавших его воинов, и проговорил:

— Магуа?

— Среди них. Он привел девушку, которая жила с делаварами, и оставил ее в пещере, а сам, словно бешеный волк, стал во главе своих дикарей. Не знаю, что могло так сильно разъярить его…

— Вы говорите, что он оставил ее в пещере? — перебил его Хейворд. — Хорошо, что мы знаем, где она находится. Нельзя ли сделать что-нибудь, чтобы освободить ее немедленно?

Ункас вопросительно взглянул на разведчика.

— Что скажет Соколиный Глаз? — спросил он.