Последний из могикан

– Недурно для королевского гвардейца! – сказал Соколиный Глаз, смеясь своим беззвучным задушевным смехом. – Но если бы мое ружье часто позволяло себе подобные уклонения от настоящей цели, то немало куниц, мех которых пошел на дамские муфты, гуляло бы в лесах и не один лютый минг, отправившийся за окончательным расчетом на тот свет, выкидывал бы еще и теперь свои дьявольские шуточки! Надеюсь, у женщины, которой принадлежит эта тыква, есть еще много таких в запасе в вигваме, потому что этой уже не суждено больше хранить воду!

Соколиный Глаз, говоря эти слова, насыпал пороху на полку и взвел курок. Окончив свою речь, он отставил ногу и стал медленно поднимать дуло от земли ровным, плавным движением. Когда дуло оказалось на одном уровне с глазом, разведчик остановил его на мгновение и стал недвижим, словно человек и ружье были изваяны из камня. Сверкнуло яркое, блестящее пламя. Молодые индейцы бросились вперед, но по их разочарованным взглядам ясно было видно, что они не нашли никаких следов пули.

– Ступай, – сказал старый вождь разведчику тоном, полным отвращения, – ты волк в собачьей шкуре! Я поговорю с Длинным Карабином ингизов.

– Ах! Будь у меня в руках то ружье, которое дало мне прозвище, я обязался бы прострелить ремень и уронить тыкву, не разбивая ее, – заметил, нисколько не смущаясь, Соколиный Глаз. – Дураки, если вы хотите найти пулю самого искусного стрелка здешних лесов, вы должны искать ее в самом предмете, а не вокруг него.

Индейские юноши сразу поняли смысл его слов – на этот раз он говорил на делаварском языке, – сняли тыкву с дерева и высоко подняли ее кверху с восторженными криками, показав толпе дырку в дне сосуда; пуля, войдя в горлышко, вышла с противоположной стороны. При этом неожиданном зрелище громкие крики восторга вылетели из уст воинов. Этот выстрел разрешил вопрос и подтвердил молву о меткости Соколиного Глаза. Любопытные восхищенные взоры, только что обратившиеся было на Хейворда, устремились теперь на крепкую фигуру разведчика. Когда несколько стихло внезапное шумное возбуждение, старый вождь снова принялся за расспросы.

– Зачем ты хотел заткнуть мне уши? – обратился он к Дункану. – Разве делавары так глупы, что не сумеют отличить молодого барса от кошки?

– Они еще поймут, какая лживая птица – гурон, – сказал Дункан, стараясь подделаться под образный язык туземцев.

– Хорошо, мы узнаем, кто заставляет людей закрыть уши. Брат, – прибавил вождь, обращая свой взор на гурона, – делавары слушают.

Призванный этими прямыми словами объяснить свои намерения, гурон встал и с решительным, величественным видом вошел в самый центр круга и остановился перед пленниками в позе оратора, приготовившись говорить. Но прежде чем открыть рот, он обвел взглядом кольцо напряженных лиц, как бы обдумывая выражения, понятные его слушателям. Он бросил на разведчика взгляд, полный враждебности, смешанной с уважением; на Дункана взглянул с чувством непримиримой ненависти; еле удостоил вниманием дрожавшую фигуру Алисы; но когда взор его упал на непреклонную, величавую и в то же время красивую фигуру Коры, он остановился на ней с выражением, определить которое было бы очень трудно. Потом, исполненный своих темных замыслов, он заговорил на языке, употребляемом в Канаде, так как знал, что он понятен большинству его слушателей.

– Дух, создавший людей, дал им различную окраску, – начал хитрый гурон. – Некоторые из них чернее неповоротливого медведя. Эти должны быть рабами, и он велел им работать всегда, подобно бобру. Вы можете слышать их стоны, когда дует южный ветер, стоны более громкие, чем рев бизонов; они раздаются вдоль берегов большого Соленого Озера, куда за ними приходят большие лодки и увозят их толпами. Некоторых он создал с лицами бледнее лесного горностая: этим он приказал быть торговцами, слугами своих женщин и волками для своих рабов. Он дал этому народу крылья голубя – крылья, которые никогда не устают летать, – детенышей больше, чем листьев на деревьях, и алчность, готовую поглотить всю Вселенную. Он дал им голос, похожий на крик дикой кошки, сердце, похожее на заячье, хитрость свиньи – но не лисицы – и руки длиннее ног оленя. Своим языком белый человек затыкает уши индейцам; сердце бледнолицего учит его нанимать за плату воинов, чтобы они сражались за белых людей; хитрость помогает ему собирать блага земли, а руки его захватывают всю землю от берегов соленой воды до островов Великого Озера. Великий Дух дал ему достаточно, а он хочет иметь все. Таковы бледнолицые. Других людей Великий Дух сотворил с кожей более блестящей и красной, чем это солнце, – продолжал Магуа, выразительно указывая вверх, на огненное светило, лучи которого пробивались сквозь туман на горизонте. – Он отдал им эту землю такой, какой сотворил ее: поросшей лесом, наполненной дичью. Краснокожие дети Великого Духа жили привольно. Солнце и дождь растили для них плоды, ветры освежали их летом. Если они сражались между собой, то лишь затем, чтобы доказать, что они мужчины. Они были храбры, справедливы, они были счастливы…