Последний из праведников

Он, казалось, ни капельки не удивился необычайным приключениям беглеца. Сначала разговаривали на равных, но мало-помалу многозначительное молчание под кепкой обеспокоило Эрни, и он неосознанно подчинился превосходству собеседника. Он даже признался, что боится деревенских собак.

— Погоди, — раздался крик из-под кепки, — научу тебя!

Схватив воображаемую палку, мальчишка изобразил сцену, в финале которой он одним ударом перебил передние лапы злой собаке. Затем без всяких объяснений он юркнул в какую-то освещенную постройку и через минуту появился с полными руками: краюха ситного хлеба, морковка и даже ореховая палка. Он постоял немного, потом вынул из кармана перочинный ножик.

— А если волк на тебя нападет…

— То что я должен делать? — улыбнулся Эрни.

— С волком тоцно, как с леопардом. Обмотав руку курткой, против когтей, как он объяснил, забавный мальчишка снова пустился в воинственный пляс, но на этот раз роль палки играл перочинный ножик.

Волк не очень-то беспокоил Эрни, но он, не отрываясь, следил за тем, как легко скачет деревенский мальчишка босыми ногами но острым краям камней, поблескивавшим в лунном свете.

Мальчишка проводил его до выхода из деревни. У придорожного распятия ой-замедлил шаг.

— Теперь мне надо возврасцатся, — смущенно прошепелявил он. — Мои старики… Сам понимаес…

— Ты и так мне сильно помог, — сказал Эрни.

— Я-то не скоро убегу, — вдруг меланхолично заметил парень, и козырек еще больше налез ему на нос.

— Значит, и тебя дома не любят? — воскликнул Эрни, в порыве жалости.

— Ты же их знаес: все на один лад. — ответил тот и мрачно добавил: — Они есцо ницего не знают.

Он грустно помахал на прощанье рукой, а у Эрни руки были заняты съестными припасами, поэтому у него не получилось так торжественно, как ему хотелось бы. Оба одновременно повернули в разные стороны. Эрни прошел быстрым шагом метров сто — парень уже исчез из виду: деревня была скрыта ночной тьмой. Теперь эта деревня больше не казалась безликим скоплением людей. И само место, где она располагалась, загадочным образом растворилось в небе — только деревья плавали в свежем воздухе. Чувствовалось, что до Штилленштадта далеко-далеко. Да что такое в конце концов Штилленштадт? Всего лишь воспоминание. Крохотное, как игольное ушко. Эрни вполне может без него обойтись.

Соседнее поле с люцерной приютило Эрни в его первую бездомную ночь.

Пока он выбирал место для ночлега, у него над ухом кружил комар. Потом комар уселся на ромашку, у самых ног Эрни. Затаив дыхание, Эрни наклонился и увидел, что это не комар, а молоденькая муха, наверно, самочка, судя по тому, какая у нее тоненькая талия, какие легкие крылышки и как изящно трет она одну лапку о другую, словно не двигаясь с места, проделывает грациозное па какого-то танца. Неторопливо, как важный чиновник, молоденькая муха начала взбираться на лепесток.

Под сердцем что-то кольнуло. Рука протянулась сама собой. Перед глазами проплыло облако, и глупышка бросилась в сложенную ковшиком руку. Эрни быстро закрыл ладонь и с сожалением подумал: “Поймал”.

Его внимание' привлекло шуршание крылышек: они неистово колотились и как иголкой покалывали палец. Судорожный трепет этой крупицы жизни глубоко тронул Эрни. Две голубые искры вспыхнули на крылышках под лунным светом. Поднеся бедное сокровище к самым глазам, он с восторгом рассматривал крохотные усики, которых раньше никогда не замечал. Эти тонкие устройства тоже содрогались от внутренней бури. Эрни даже съежился от боли. Ему показалось, что усики секут воздух от страха, и захотелось узнать: чувства, которые испытывает муха и которые заставляют ее бить крылышками, имеют такое же значение, как и чувства, которые испытывает дочка лавочницы? В этот момент частица его существа перешла в муху, и он понял, что каким бы крохотным ни было это создание, пусть даже его не видно простым глазом, смерти оно боится не меньше других. И он раскрыл ладонь. Растопырив пальцы веером, он следил за полетом мухи, которая была немножко дочкой лавочницы, немножко им самим, немножко неизвестно кем еще…наверно, собственно мухой. “Улетела, не задумываясь” обрадовался он и тут же пожалел о своей подруге, потому что стал еще более одиноким среди люцерн.

В ночи оборвалась еще одна ниточка. Стоя на коленях, ребенок вдыхал окружающие запахи, потом улегся и сразу же закрыл глаза, чтобы поскорее уснуть и избавиться от страха, который все плотнее обволакивал его душу.

Однако странное дело: он напрасно изо всех сил до боли в глазах зажмуривает веки — они не отгораживают его ни от луны, ни от звезд, ни от соседнего пшеничного поля (он догадывался, что оно рядом), ни от люцерны с ее салатным запахом, ни от мухи, ни от ветра, гулявшего у него по щекам, — ни от чего решительно. Это уже не веки, а две прозрачные, пористые перегородки, которые прикрывают пустоту. Он испугался и протяжно, как зовут кого-то издалека, позвал самого себя: «Эрни Леви-и-и-и…» Внутри никто не откликнулся: пустота там была такой же прозрачной и черной, как небо.

— Эрни, Эрни, — поспешно прошептал он вслух.

Затем подождал немного.