Последний из удэге

- Нет, почему же, я могу ответить... Мне кажется, мне не от чего было отказываться, - спокойно сказала Лена и прямо посмотрела на Петра. - Если говорить о внешних условиях, они никогда не имели для меня цены. А все то, что могло бы доставлять радость в жизни, оказалось при ближайшем рассмотрении призрачным и ложным...

- Что, например? - с любопытством спросил Петр.

- Ну, как вам сказать? - Лена смутилась. - Я не умею рассказывать о таких вещах, - сказала она, и лицо ее сразу окаменело, приняв то особенное выражение недоступности, которое так нравилось Петру. - Я думаю, что только то, о чем человек может мечтать с детства, во что он в эту пору верит, к чему стремится - любовь, дружба, семья, готовность жертвовать собой, желание людям добра, - только это может дать истинное счастье в жизни, может привязать к чему-либо... или к кому-либо. Но... - Лена, вывернув кверху свои продолговатые ладошки, искоса взглянула на Петра, и губы ее смешливо задрожали. - Но в этом мне не повезло...

- Почему же? - спросил он с таким искренним удивлением, что даже польстил ей.

- Все это очень скоро обнаружило довольно корыстную и подлую изнанку, сказала она.

- И разочарование во всем этом толкнуло вас... - удивленно начал Петр.

- Разочарование во всем этом может толкнуть только в могилу, - сказала Лена, бросив на него взгляд, полный лукавства и удовольствия, противоречивший серьезности ее слов. - Я просто поняла, что люди, среди которых я живу, лишены этого, чего-то самого человеческого. И сделала из этого необходимый вывод, вот и все...

"Она умна", - подумал он. Некоторое время он внимательно смотрел на нее.

- А здесь вы нашли то, что искали?

- Разве это можно искать? Я просто приехала к отцу, потому что мне больше некуда было деться.

"Умна и прячется", - вдруг весело подумал Петр.

- Но я благодарна тому, что здесь впервые почувствовала жизнь. Ведь я действительно не испытала еще ни ее радостей, ни ее трудностей.

- Ну, трудностей вы найдете здесь немало, - сказал он с озорным блеском в глазах.

- Вы хотите сказать, что совсем не знаете радостей? - спросила Лена невинным голосом.

- Нет, я боюсь, что они вам не подойдут, - засмеялся он. - Ведь мы люди грубые. Попаримся в бане и рады.

- Видите, даже этого удовольствия я была лишена!..

- И люди недобрые, - с усмешкой говорил Петр, - как бы вы не разочаровались в нас, грешных!

Лена искоса взглянула на него, и в горле ее вдруг тихо, нежно и весело, как выбившийся из-под снега родничок, зазвенел смех.

- Для этого надо быть сначала очарованной, - сказала она. - Или быть самой уверенной, что можешь очаровать...

- А это у вас выйдет...

- Вы думаете?

- Да. Для этого у вас есть все преимущества слабости.

- То есть?

- Я разумею такие слабости, как доброта, чувствительность. Люди очень ценят эти качества. Люди не догадываются, что два десятка злодеев не в состоянии причинить столько зла, как один добрый человек...

- Как вы сказали? Это вы... чудесно сказали! - вдруг воскликнула Лена, с удивлением и восхищением глядя на Петра.

- К тому же вы хороши собой, - продолжал Петр, - а за это вам везде всё простят.

- И вы тоже?

- Я, возможно, меньше, чем другие...

- Вы чувствуете себя имеющим право на большую строгость.

- Дело не в праве... Вот что, зажгите лампу, а то о нас невесть что подумают.

- Вы боитесь этого? - спросила она, вставая и оглядываясь на него.

- Конечно, боюсь. Я человек подневольный...

- Печально, что вы боитесь этого, - говорила Лена, стоя спиной к Петру и глядя в открытое окно, откуда тянуло вечерней прохладой и сыростью из сада. Губы ее смешливо подрагивали.

Она затворила окно и зажгла лампу на столике у изголовья Петра.

- Ну что ж, прощайте, - сказала она.

- Обождите... - Он сделал невольное движение к ней.

Из соседней комнаты донеслись торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге показалась Аксинья Наумовна.

- Гости к тебе, - недовольно сказала она Петру, указав рукой через плечо.

Хрисанф Бледный, весь в грязи, и телеграфист Карпенко шумно вошли в комнату.

- Что случилось? - быстро спросил Петр и, поморщившись, сел на кровати.

- С двух концов жмут, товарищ Сурков, - со смущенной улыбкой сказал Хрисанф Бледный, - с Угольной японцы, а с Кангауза американцы! Бредюк послал...

- Знаю, зачем он послал! Бредюк послал за дозволением оставить Шкотово? - зло сказал Петр. - Не будет этого! Шкуру спущу, а...

Он спохватился и, взглянув на Лену, виновато развел руками, будто говоря: "Пока мы ведем тут с вами прекрасные разговоры, жизнь идет своим чередом, и видите, какие она несет неприятности".

Лена тихо вышла из комнаты.

XLIII

Несколько раз украдкой от Владимира Григорьевича и Фроси Петр вставал с постели и бродил по комнатам. А в тот день, когда Мартемьянов вызвал его из Ольги к прямому проводу, Петр решился выйти из дому. Только стало темнеть, он на цыпочках, с бьющимся от мальчишеского озорства сердцем вышел на улицу.

Вечер позднего мая в густых, точно настоянных за день, тенях и запахах ударил ему в голову.

Пока Петр добрел до телеграфа, он не испытывал ничего, кроме переполнявшего все его существо восторга, почти детского.