Последний из удэге

Но главных новостей было три: "американцы люди неверные" и "больше можно верить японцам", которых "скоро прибудет очень много", означало, что надо ожидать — и ожидать в ближайшем времени — большого количества японских войск, переброске которых не будут препятствовать американцы. "Большая гроза идет с запада, вон даже солдатики бегут" — означало, что наступление советских войск развивается успешно, и Колчак отступает. А упоминание о "дяде Володе" — наиболее крупном работнике из сидящих в тюрьме, который "велел списать все номера бумаг, какие еще в силе", то есть которому принадлежало второе зашифрованное письмо, — и последнее утешительное замечание письма, что "Христос (кличка другого крупного работника) после всех его мучений пребывает среди нас и утешает нас, грешных", то есть бежал из тюрьмы и руководит работой, — эти места письма говорили о том, что комитет восстановил связи с тюрьмой.

В письме Сони была еще такая странная приписка:

"Папа! Если будет оказия, пришли мне свою "Ж.ж." Бр. Здесь нигде нет, а мне надо к экзаменам".

Эту приписку Петр не огласил. Эта приписка была ответом на письмо Петра, сообщавшего Соне список книг, которыми он может располагать (он пользовался библиотекой Владимира Григорьевича). Приписка означала, что из книг, которыми он мог располагать, ключом к новому шифру взята "Жизнь животных" Брэма.

Петр и Алеша, нещадно куря, расшифровывали письмо до глубокой ночи, а Мартемьянов, в одежде и сапогах, то засыпал на своей койке, то просыпался и спрашивал — "скоро ли", а ему все говорили — "да разденься ты, ради бога", — и он опять засыпал в одежде и сапогах. Часа в три он заснул крепким детским сном, но скоро его разбудили.

Окно было распахнуто, сырой ночной воздух вползал в наполненную дымом комнату. Алеша и Петр с воспаленными, отсутствующими глазами стояли над Мартемьяновым, торжественно и благоговейно держа в руках листки.

— Готово? — испуганно вытаращив со сна синеватые простодушные глаза, вскрикнул Филипп Андреевич и снял с койки кривые, в грязных сапогах, ноги.

— Да, брат, есть над чем подумать! — то ли смущенно, то ли с некоторым удивлением и даже восхищением говорил Алеша.

Они сели на койку, против Мартемьянова, и, заглядывая в листки друг другу, по очереди, как они записывали, прочли вслух письмо работников областного комитета, сидящих в тюрьме.

Вот что было в этом письме: