Последний из ушедших

— Хорошо. Война так война! И все-таки хочу спросить тебя, берущего на себя смелость решать судьбу своего народа, еще одно: я знаю, что, продав все свое имущество, вы еще какое-то время сможете покупать оружие у турецких купцов и у английских контрабандистов. Пока что оружие у вас еще будет, и мы даже знаем, что недавно из Англии тебе прислали шесть нарезных пушек и вместе с пушками двух инструкторов, которые обучают твоих воинов. Но пойми, что весь твой народ все-таки только горсточка людей. Неужели ты не понимаешь, что ты не можешь с этой горсточкой одолеть нас? А если понимаешь, то зачем хочешь погубить весь свой народ без всякой надежды на победу?

Все ждали, что ответит на это Хаджи Керантух, и никто не знал, что он ответит.

— Не беспокойся о нас, господин генерал, — стараясь возвысить голос как можно громче, чтобы его как можно дальше слышали, сказал, почти крикнул Хаджи Керантух. — Никто еще не измерял храбрость людей их числом! Но у нас достаточно и оружия, и людей, которые умеют носить его. А если у нас не хватит воинов, мы кинжалами распорем животы своих беременных жен и добудем новых воинов из их утробы!

Сказав это, Хаджи Керантух посмотрел в мою сторону и крикнул: «Лошадей!» — так сердито, словно я был в чем-то виноват.

Генерал ничего не ответил, только пожал плечами и посмотрел на владетельного князя Абхазии, будто хотел сказать ему: «Ну как, теперь и ты убедился, что из этого ничего не могло выйти?»

Но Хамутбей Чачба не двинулся с места под этим взглядом. Он все еще не хотел уходить и стоял, скрестив руки на груди.

Генерал с нетерпением взглянул на него, но он и тут не двинулся с места, а, продолжая стоять все так же, скрестив руки на груди, вдруг медленно и тихо обратился к нашему предводителю:

— Мой молочный брат Хаджи Керантух, я еще раз прошу тебя выслушать меня. Никому из нас не подобает спешить, когда приходится делать выбор между жизнью и смертью. Прежде чем снова обнажать шашки, подумай о том, что война в Дагестане кончилась, что она кончилась и в Чечне, и повсюду на Северном Кавказе. Кавказ стал владением русского императора, а те, кто не согласились с этим, переселяются за море, где, как я думаю, их не ждет ничего хорошего. Все равно впереди — мир. Такой или другой, хороший или плохой, но мир. И он все равно наступит на всем Кавказе. Может быть, убыхи, стоя сейчас по колено в крови, чужой или своей, еще не успели понять, что война иссякла, что она кончается, что, если они будут продолжать эту войну, они в конце концов убьют самих себя! Кто их толкает на это безумие, чужая рука или чужой язык?

Мой молочный брат, я прошу тебя ради памяти моего воспитателя Хаджи Берзека, сына Адагвы, ради того, кто многие годы предводительствовал убыхами, дай мне возможность приехать к вам. Пошли гонцов и созови самых мудрых людей своего народа. В назначенный тобой день я приеду один, без генерала, давай выслушаем вместе и меня, и тебя, и их. Что ты ответишь мне на это перед тем, как мы с тобой расстанемся?

— Раз ты попросил меня об этом во имя памяти Хаджи Берзека, сына Адагвы, и связал меня этой просьбой по рукам и ногам, приезжай к нам и выслушай мнение народа, молоком которого ты вскормлен. Но приезжай не позже конца следующей недели. Мы не можем долго ждать тебя. Прощай!

Хаджи Керантух приложил руку к сердцу, на мгновенье склонил голову и быстро пошел к лошадям.

Оглянувшись, я еще успел увидеть, как генерал и владетельный князь Абхазии садятся на паром. Это, наверно, заметили и на том берегу: оттуда донесся барабанный бой, солдаты поднимались из-под деревьев, где они отдыхали, и строились в ряды.

А мы во главе с Хаджи Керантухом уже сидели на конях. Он поднял кверху нагайку, и в ту же секунду пронзительно затрубила труба. Это был сигнал, который значил, что переговоры о перемирии прерваны и все, кто носит оружие, должны снова держать его наготове, — так говорила труба.

Как убыхи встретили своего молочного брата

Я сам не видел своими глазами всего того, о чем хочу рассказать тебе, но об этом приезде Хамутбея Чачбы так много говорили в народе тогда и так часто вспоминали потом, уже в изгнании, что я вычерпаю тебе из пересохшего колодца моей памяти все, что осталось там на дне.

Мой дорогой Шарах, тебе важно знать об этом все, что я помню, все до последнего слова. Потому что тот день, когда в страну убыхов приехал их молочный брат Хамутбей Чачба, наверное, был самым последним днем, когда нам еще не поздно было сделать другой выбор, чем тот, который мы сделали…

В тот вечер Зауркан действительно вычерпал для меня из колодца своей памяти все, что спустя три четверти века осталось там на дне и было связано с событием семидесятипятилетней давности, с приездом Хамутбея Чачбы в страну убыхов.