Последний из ушедших

— Не верю, что так думает весь наш народ, — сказал я отцу. — Не верю, что наш предводитель Хаджи Керантух сложит оружие. Не верю, что нам будет хорошо, если мы бежим в Турцию. Не верю рассказам Шардына, сына Алоу. Отец, не дай себя обмануть!

Мы оба, то я, то Мата, поочередно уговаривали отца отказаться от задуманного Шардыном, сыном Алоу. Он сидел, слушал, не спорил и не соглашался. Сидел и молчал. Потом взял свой посох. И уже на пороге обернулся к нам:

— Хорошо. Подождем, как решит народ. Зауркан, отправляйся к Хаджи Керантуху и оставайся его телохранителем. Раз он вчера собрал совет, значит, сегодня или завтра они что-то должны решить. Я обойду всех соседей. Я обещал передать им желание Шардына, сына Алоу, чтобы они переселились вместе с ним в Турцию, и я передам им это и выслушаю, что скажет мне каждый из них.

— Отец, не ходи! — закричал Мата и чуть не вскочил с лавки вслед отцу. — Не ходи! Когда другие мужчины воюют там, где еще и сегодня слышен голос пушек, как ты можешь ходить от соседа к соседу, уговаривая их бросить эту землю, за которую еще льется кровь!

— Замолчи! — закричал отец.

— Он замолчит, но он прав. Ты не должен никуда идти, отец, — вмешался я.

— Пусть я умру, но ты не уйдешь! — крикнул мой брат Мата и, сбросив с себя все, чем он был накрыт, встал на ноги, зашатался, как подрубленный, и, прежде чем я успел подскочить, рухнул без сознания.

Мать и сестры вслед за мной бросились к нему. Отец повернулся и вышел из дому.

Последний совет в каштановом доме

Совет — или, как мы потом привыкли говорить в Турции, меджлис, — правящий народом там, у нас, в стране убыхов, состоял из тринадцати человек и еще из двух представителей абхазских племен садзов и ахчипсовцев, которые в те времена чаще склонялись к нам, чем к абхазцам.

Сама наша страна убыхов делилась на одиннадцать частей, вроде турецких вилайетов, и тот, кто предводительствовал в каждой из этих частей, тот и был в совете. От наших мест там был Шардын, сын Алоу. А кроме всех них в совет входили еще два человека: наш главный мулла Сахаткери и Муса, как мне тогда казалось, самый ученый и, как я теперь думаю, просто самый грамотный из всех нас, убыхов. Он сидел и записывал все, что решалось на собраниях совета. Я никогда не слышал его голоса, он всегда сидел молча, низко опустив голову, за маленьким треугольным столиком, на котором лежало много перьев, и он брал то одно, то другое и писал арабскими буквами справа налево, все подряд, ничего не пропуская.

Совет собирался в селении Митхас, где жил Хаджи Керантух и весь род Берзеков, к которому он принадлежал. Летом совет сходился в тени нескольких стоявших полукругом больших дубов, а зимою — в сообща построенном доме из древесины каштана.

В этом каштановом доме и было при мне принято то самое решение о переселении убыхов в Турцию, которое потом, в конце концов, привело нас к тому, что я, наверное, последний человек, который говорит с тобой на языке убыхов.

Было самое начало весны, накануне стоял мороз, ночью пошел сильный дождь, такой сильный, что к утру только в оврагах остался еще грязный снег. После дождя небо стало голубым, но пока мы подъехали с Хаджи Керантухом к каштановому дому, снова начал сыпать дождь пополам со снегом.

Обычно в такие дни никто и носа не высовывал во двор, старался греться дома у очага. Но в это утро на поляне вокруг каштанового дома толпились сотни людей, лица у них были печальные, как на похоронах.

Хаджи Керантух спешился около каштанового дома. Остальные члены совета уже ждали его перед домом и вошли внутрь вслед за ним.

Я хорошо помню и расскажу тебе, как там все было, внутри этого каштанового дома. Хаджи Керантух сидел отдельно от всех, в большом кресле, а все остальные сидели справа и слева от него на длинных скамейках. За их спинами стояли, как мы их называли, «люди с соколиными умами», не знатные, но прославившиеся в народе убыхов своими умными речами и мудрыми советами. Среди них был и Соулах, хранитель нашей святыни Бытхи. Хаджи Керантух уже немало лет был признанным всеми главою совета, и я как его телохранитель имел право присутствовать в этом каштановом доме где-нибудь поодаль, позади него.

Последним из всех в то утро вошел в каштановый дом мулла Сахаткери. Он медленно шел в своей высокой чалме, так осторожно передвигая ноги, словно на голове у него стояла чаша, полная воды. Он прошел мимо всех, ни на кого не глядя, и сел ближе всех к Хаджи Керантуху.