Последний из ушедших

— Мы с отцом и матерью оставили Осман-Кой и переехали в окрестность Адапазары, где вслед за садзами расселились дальцы, цебельдинцы и гумцы. Сородичи помогли построить нам дом. Меня отдали в мектеб*.[20] Я оказался способным, и после окончания учебы в мектебе меня отправили в стамбульское медресе*. [21] Проучился я в нем два года, но окончить его так и не смог: не хватило денег у отца. Правда, за два года я успел изучить три языка и приобрел кое-какие полезные знания. В Стамбуле я встретился с Тагиром, внуком Хамиды. Он стал учителем и после того, как убыхов выслали из Осман-Коя, последовал за ними. Я переписывался с ним. В далеком селе он обучает грамоте убыхских детишек. Достойнейший человек! А наследник Шардына, сына Алоу, Мансоу, хоть и рос рядом с Тагиром, гулякой стал: пирушки, карты, женщины. Отцовские страсти…

Шоудиду не хватило воздуха, к тому же его постоянно мучила жажда. Дай хоть полный кувшин, он его осушит до дна. Для того чтобы он хоть немного отдохнул, я сам то и дело брал вожжи разговора в собственные руки. И о своих злоключениях рассказал ему, и о том, как я породнился с семьей Шмата.

Сына Абухбы Мзауча не очень удивило то обстоятельство, что Навей защищал свой дом с помощью оружия. Оказывается, на воле произошли большие события. Турецкие крестьяне, доведенные до крайнего разорения в результате бесконечных войн и многочисленных налогов, все чаще бунтовали и даже с оружием в руках выступали против султанской власти. И в России было неспокойно… От Шоудида я узнал, что его отец примкнул к войску Камлат-паши, чтобы попасть домой на Кавказ.

— Перед отплытием он сказал мне: «Мать береги и не думай, что я иду воевать с русскими. Как только высадимся, я уйду от Камлат-паши. И еще запомни, сынок. Родина может потерять тебя, но ты никогда не смеешь терять родины в своем сердце». Он, как только высадились на кавказском берегу, бежал от Камлат-паши, уведя с собой сотню стрелков. И пропал без вести. Мать умерла, так и не дождавшись благой вести: отец, оказывается, жив. Я получил от него письмо: старик проживает в селении Джгерда. Он зовет меня к себе… Да не увидеть мне уже отца…

И Шоудид закрыл глаза. Я положил ладонь на его горячий лоб. Он попросил воды. Я поднес ему миску с водой, и он с жадностью пил, а в груди у него все клокотало.

Вскоре он продолжил свой рассказ:

— Спустя неделю, как я получил письмо от отца, абхазцы-махаджиры, доведенные до отчаяния поборами и непосильным трудом, восстали и убили управляющего князей Маршан. За это им грозила высылка в пустынные земли или в Сирию. Люди решили вернуться домой, в Абхазию. Решили нанять пароход, но для этого потребовались большие деньги. Таких денег у нас не было. Сгоряча пошли на преступление. Возник план: ограбить почтовую карету, которая перевозила казенные деньги. Я был в засаде. Карету, на нашу беду, сопровождал в этот день усиленный конвой. Началась перестрелка. Пуля прострелила мне грудь. Потом судили… Так и не довелось мне увидеть родины. Если ты, Зауркан, увидишь ее, поклонись ей от меня… Я верю, что придет, еще придет для тебя день свободы! «Уаа-райда, уаа-райда», — затянул он вполголоса песню ранения…

С этой песней на устах он и умер на моих руках. Я, обливаясь слезами, подпевал Шоудиду до последнего его дыхания. А потом закрыл ему глаза, еще не зная, что его слова окажутся для меня пророческими. Все вокруг бурлило и волей мятежного духа менялось. Был свергнут зловещий султан Абдул-Хамид, и власть перешла к младотуркам. Они объявили манифест. Перед многими открылись двери тюрем. И я, за истечением давности совершенного мною преступления, оказался на свободе.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Что может изменить время?

— Как спал, дорогой Шарах? — Старик так озабоченно спросил меня сегодня утром об этом, что мне стыдно ответить ему, что я спал как мертвый.

— Это хорошо, когда у человека сон спокоен! — сказал старик. — А я как только начинаю думать о пережитом, воспоминания, подобно морским волнам, подхватывают и несут меня куда-то мимо сна, как мимо берега. Знаешь ли, дорогой Шарах, о чем я думал ранним утром сегодня? «Пока мой гость, мой дядя по матери, находится у меня дома, я снова не чувствую себя заброшенным и безродным, но как мне быть, когда он уедет?» Думаю об этом каждое утро, с тех пор как ты перешагнул мой порог! Но сегодня мне почудилось, что наши старики, Сит, Соулах и другие, давно ушедшие из этого мира, приказали мне не бояться, что ты уедешь.

«Когда он будет уезжать, дай ему с собой свою душу, — сказали они, — пусть он возьмет ее и вернет родной земле. Ведь и наши души уже давно ушли туда, а твои старые кости так же, как и наши, пусть тлеют здесь, кому они нужны!»